Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Дмитрий Шерих

Общая статистика расстрелов, собранная Василием Ивановичем Бережковым в архивах ФСБ, позволяет с определенной степенью достоверности оценить масштаб/динамику расстрелов в Петрограде-Ленинграде с 1923 до 1936 года включительно:

в 1923 году — 63 казненных,

в 1924-м — 177,

в 1925-м — 113,

в 1926-м — 73,

в 1927-м — 135,

в 1928-м — 28,

в 1929-м — 46,

в 1930-м — 338,

в 1931-м — 334,

в 1932-м — 162,

в 1933-м — 464,

в 1934-м — 128,

в 1935-м — 121,

в 1936-м — 340.

1934 год в этом списке выглядит довольно скромно, однако именно на него пришелся крупнейший в те годы политический процесс: дело Леонида Васильевича Николаева, убийцы главы ленинградских коммунистов Сергея Мироновича Кирова.

1 декабря 1934 года Николаев подкараулил Кирова возле его кабинета в Смольном и выстрелил ему в затылок, после чего безуспешно пытался покончить жизнь самоубийством. Убийцу арестовали на месте преступления, под уголовное дело вместе с ним подвели и еще тринадцать горожан как участников подпольной контрреволюционной террористической группы, «поставившей своей целью дезорганизовать руководство Советской власти и изменить таким способом нынешнюю политику в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».

28 и 29 декабря 1934 года в Ленинграде прошла выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР под председательством печального знаменитого Василия Ульриха. Военная коллегия — потому что именно она рассматривала дела обвиняемых в измене Родине и контрреволюционной деятельности. Из спецсообщений заместителя наркома внутренних дел Якова Агранова в Москву известны некоторые детали процесса, в том числе и подробности выступлений подсудимых. «Обращаясь к суду, Мандельштам продолжает: «Вашим ответом, которому будет аплодировать весь пролетарский Ленинград, должен быть — расстрел всех нас без исключения». Мандельштам в заключение сказал: «Да здравствует Ваш суровый приговор…»».

Мандельштам — это Сергей Осипович Мандельштам, член партии с 1917 года, старый знакомый Леонида Николаева.

Вердикт суда и вправду оказался суров: всем высшая мера наказания. К расстрелу, кроме Николаева и Мандельштама, приговорили и ближайших друзей Николаева Ивана Ивановича Котолынова и Николая Николаевича Шатского, а также бывших комсомольских и партийных работников Николая Семеновича Антонова, Василия Ивановича Звездова, Игнатия Григорьевича Юскина, Георгия Васильевича Соколова, Андрея Ильича Толмазова, Николая Петровича Мясникова, Льва Осиповича Ханика, Владимира Соломоновича Левина, Льва Ильича Сосицкого, Владимира Васильевича Румянцева.

Оглашение приговора состоялось 29 декабря 1934 года в 5 часов 45 минут; ровно через час все приговоренные были расстреляны. Присутствовавший при казни сотрудник НКВД А.И. Кацафа позже показывал: «Вначале были расстреляны Николаев, Шатский, Румянцев и другие; Котолынов остался последним. С ним стали беседовать Агранов и Вышинский. Они ему сказали: «Вас сейчас расстреляют, скажите все-таки правду, кто и как организовал убийство Кирова». На это Котолынов ответил: «Весь это процесс — чепуха. Людей расстреляли. Сейчас расстреляют и меня. Но все мы, за исключением Николаева, ни в чем не повинны…»».

Эти показания Кацафа дал уже после смерти Сталина, когда специально созданная комиссия разбиралась в обстоятельствах убийства Кирова и последовавших за тем процесса и казни.

Казнь Леонида Николаева и его товарищей по несчастью стала одним из предвестий эпохи большого террора, достигшей своего пика в 1937–1938 годах. Предвестий таких было еще немало: скажем, выездная сессия той же военной коллегии Верховного суда СССР 19 декабря 1936 года приговорила ленинградского археолога Михаила Георгиевича Худякова к высшей мере наказания как «активного участника контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации». Приговор привели в исполнение в тот же день.

Но все это был лишь пролог. Старт большому террору дал секретный приказ наркома внутренних дел Николая Ежова за № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Этим документом, изданным 30 июля 1937 года, предписывалось «начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников»; заранее определялось и количество «подлежащих репрессии». Для Ленинграда с областью это число составило 4 тысячи по первой категории («все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов») и 10 тысяч по второй («все остальные менее активные, но все же враждебные элементы»).

Было в тексте приказа и особое примечание о дальнейшей судьбе лиц первой категории: «Они подлежат немедленному аресту и, по рассмотрении их дел на тройках, — РАССТРЕЛУ».

План по расстрелам силовые структуры перевыполнили во много раз, и это неудивительно: параллельно с главным приказом действовали и другие, в том числе нацеленные на борьбу против «шпионов и диверсантов» по «национальным линиям» — немцев, поляков, латышей, эстонцев, финнов, греков. Предметом отдельных забот были судьбы членов семей врагов народа. По статистике, собранной составителем и редактором «Ленинградского мартиролога» Анатолием Яковлевичем Разумовым, уже к концу 1937 года в городе и области расстреляли 18 719 человек. В 1938 году репрессии продолжились даже в большем масштабе: расстреляно на территории города и области было 20 769 человек.

Надо понимать, что в ту пору территория Ленинградской области была значительно больше нынешней: в нее входили нынешние Новгородская, Псковская, Мурманская области. Это означает, что окончательные цифры расстрелянных в Ленинграде и области — в нынешних границах — ощутимо меньше. По оценке Анатолия Разумова, «можно считать, что не менее 10 тысяч уроженцев и жителей территории нынешней Ленинградской области были расстреляны в Ленинграде в 1937–1938 годах».

Но и 10 тысяч — за два неполных года — фантастическая, страшная цифра. Двести человек в день, а в иные того больше: 20 декабря 1937 года, например, в Ленинграде направили на расстрел 755 мужчин и 69 женщин, 22 октября 1938 года — 716 мужчин и 39 женщин. Художник и переводчица Любовь Васильевна Шапорина записывала в своем удивительном по откровенности дневнике 10 октября 1937 года: «У меня тошнота подступает к горлу, когда слышу спокойные рассказы: тот расстрелян, другой расстрелян, расстрелян, расстрелян — это слово висит в воздухе, резонирует в воздухе. Люди произносят эти слова совершенно спокойно, как сказали бы: «Пошел в театр». Я думаю, что реальное значение слова не доходит до нашего сознания, мы слышим только звук. Мы внутренно не видим этих умирающих под пулями людей».

Да, никогда еще в городской истории машина казней не работала с такой интенсивностью. Даже 1921 год остается далеко позади.

Известны и некоторые имена ленинградских палачей того времени. Михаил Родионович Матвеев, до революции помощник слесаря, потом участник штурма Зимнего, почетный чекист, кавалер ордена Ленина. Именно он, кстати, руководил и расстрелом Леонида Николаева и его товарищей в 1934 году. Георгий Леонгардович Алафер, помощник коменданта управления НКВД, кавалер ордена Красной звезды. Под очень многими актами о расстреле стоит подпись коменданта управления НКВД, старшего лейтенанта госбезопасности Александра Романовича Поликарпова — едва ли не главного ленинградского палача этих лет. Известно, что 20 декабря 1937 года — в тот самый день небывало массового расстрела — за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» всех троих наградили ценными подарками.