Операция "Шасть!" - Евгений Журавлев

Однако дверь своевременно распахнулась. Вступительные такты «Истерии» заглушила громовая фраза, которую швырнула Нинель Виленовна в лицо типу, отпершему дверь:

– Если с Андреем что-нибудь случилось, я вас закопаю!

Каково же было изумление грозной Гаубицы, когда в прихожей никакого типа не обнаружилось. То есть абсолютно никакого! Только качнулся на лосиных рогах оставшийся с ранней весны макинтош Муромского да принадлежащий неведомо (и невидимо) кому девичий голосок произнес:

– Закопаете? Разве вы, милочка, экскаватор? Или какая-нибудь, прости господи, драга? Если так, то вы ошиблись дверью. Председатель Союза Невольных и Подпольных Землекопов проживает в соседнем подъезде. А здесь, к вашему сведению, апартаменты Ильи Николаевича Муромского со товарищи.

– Вот его и закопаю, – не сдавалась госпожа Швепс, – вместе со товарищами! И вместе с тобой, мерзавкой! Ну-ка где ты прячешься? – Нинель Виленовна шагнула наконец в комнату. – И где вы прячете моего Андрея?

Вообще-то, в отличие от сварливых и вредных домовых, берегини народ покладистый и незлобивый. Но и у них, случается, лопается терпение. Особенно когда в собственном доме всякие не больно-то желанные пришелицы называют их мерзавками.

Феня вспылила.

У госпожи Швепс изрядно поубавилось решимости кого-либо закапывать, когда мирно покоившиеся на стене рога вдруг взлетели в воздух и двинулись в атаку, размахивая рукавами свисающего с них огромного плаща. Только и отступать без боя Гаубица не собиралась. Она проворно ухватила обнаруженную в ближайшем углу подставку для зонтиков и приготовилась подороже продать свою жизнь.

Сражение назревало нешуточное.

К счастью, в этот драматический момент в прихожую нагрянул сам хозяин, обеспокоенный подозрительным шумом. С криком: «Брэк, девочки!» он точно утес встал между соперницами. В мгновение ока Илья обезоружил оба воинства и даже погрозил пальцем кому-то невидимому для госпожи Швепс.

– Что же это вы, Нинель Виленовна, – укоризненно сказал он, пристраивая подставку для зонтиков на законное место, – пришли в гости по дружескому приглашению, а буяните, будто какая-нибудь дикая кочевница.

Как мы уже сообщали, в присутствии Ильи Муромского большинство представительниц нежного пола очень быстро умягчались душой, а подчас и телом. До сих пор госпожа Швепс с успехом противостояла Илюхиному обаянию, но на этот раз не избегла мужественных чар и она. Внезапно и необъяснимо стало ей как-то совестно перед этим симпатичным увальнем. Совестно, что увидел он ее не утонченной дамой, принявшей изящную позу с бокалом вина в каком-нибудь художественном салоне. И не гибкой спортсменкой, взвившейся в высочайшем прыжке над волейбольной сеткой, чтобы нанести победный олимпийский удар. Наконец, не этакой Мессалиной, возлежащей на тигриной шкуре, слегка лишь прикрыв зрелые прелести газовым шарфом. А, черт подери, растрепанной и обозленной стервой, по-дурацки размахивающей предметом мебели. Притом и размахивающей-то с неясной целью: врага-то ведь никакого не видать! Кстати, а почему?

«Потому что галлюцинации от нервного расстройства», – решила Нинель Виленовна.

Она напряжением воли подавила желание конфузливо съежиться, задрала подбородок и отчеканила:

– Вам и кочевники покажутся безобидными крошками, если я начну буянить по-настоящему. Последний раз спрашиваю, где мой муж?

Илья с уважением отметил про себя самообладание гостьи и ответил:

– Будет вам муж. Идите за мной, Нинель Виленовна.

Вопреки самым жутким предположениям госпожи Швепс, супруг ее обнаружился вовсе не прикованным к батарее парового отопления или пристегнутым к разделочному столу хирурга-садиста. Мурзик сидел в компании мирно беседующих мужчин за самым обычным кухонным столом, с большой кружкой в одной руке и бутербродом в другой. Физиономия его была румяна (подсохшие царапины от зубов человека-щуки Семена не в счет), а конечности целы. Завидев благоверную, он вскочил и, издавая бессвязные, но радостные восклицания, бросился к ней.

Обнялись как давненько, честно говоря, не обнимались.

От Андрея Денисовича вкусно пахло очень приличным кофе и очень прилично – вкусным коньяком.

– Ты где же это?.. Ты как же это?.. Пропала, и ни слова…

Нинель Виленовна сжимала родные плечи и бормотала:

– А ты-то?.. А сам-то?.. Они тебя мучили?..

Последнее предположение вряд ли могло относиться к нашим героям. Кровожадные мучители редко поят жертву коньяком. Скорей уж касалось оно обитателей Серого Замка, где Полковник провел давеча несколько не самых лучших часов жизни. Однако Андрей Денисович, дабы развеять все сомнения относительно человеколюбия здешней компании, поспешил воскликнуть:

– Мучили? Ну разве что бородатыми анекдотами, ха-ха! А вообще, Нелька, ты не представляешь, какой тут душевный народ собрался!

– Отчего же не представляю? – сказала госпожа Швепс. – Отлично представляю.

И действительно, ей сейчас же пришло на память, что она уже слыхивала похожее определение, данное этим молодцам незабвенным Вовчиком Пубертаткиным. А главное – очень живо вспомнила, чем обернулось приятельство греховного возлюбленного с «душевным народом». Она слегка отстранила счастливо обретенного супруга (знала, после коньяка ему, простачку легковерному, любой варнак другом кажется) и окинула пытливым взором кухню.

Ну так и есть, вся шайка была в сборе. Похожий на рослого Есенина налоговый пристав Попов. Санитарно-эпидемиологический деятель Добрынин, щеголяющий явно офицерской выправкой. На первый взгляд очень славный и добродушный здоровяк Муромский, смахивающий на чадолюбивого циркового силача, а в действительности являющийся гнусным жандармом. И наконец, давешний косноязычный бомж с берега Пятака, так отчего-то и не снявший маску крокодила.

– Андрей! – прошептала Нинель Виленовна на ухо мужу. – Андрей, скажи, пожалуйста, этот, который зеленый… Он человек или…

– Вообще-то, – так же шепотом ответствовал Мурзик, – тут все называют его профессором, а также Геннадием. Иногда еще каким-то дружбанологом. Но я считаю, это самый натуральный аллигатор. Хоть говорящий и в шляпе.

Словно расслышав его слова, аллигатор снял котелок и галантно поклонился госпоже Швепс. Затем водрузил головной убор обратно на макушку, зачем-то постучал по нему страховидным с виду когтем и проговорил:

– Изумительно осчастливлен встретить такой ядреный цветник снова и снова! Позволяйте с незаторможенным рапидом облобызать ваши конечности, милая ящерка Нинель Виленовна!

Гаубица, как и всякая женщина, была неравнодушна к комплиментам, даже столь изощренным. Она опасливо протянула конечность. Геннадий довольно неуклюже пал перед ней на одно колено.

Когда персеанский ученый отнял морду от ее запястья, Нинель Виленовна смотрела на него совсем уже другими глазами: потеплевшими, утратившими льдистый блеск прицельной артиллерийской оптики.