Другие люди - Сол Стейн

— Ты неплохо подготовился к нашему разговору, Джордж. Ты знаешь, в какую сумму обойдется нашему округу судебное разбирательство этого дела?

— В твое годовое жалование?

— Я не получаю так много, Джордж.

— Я не сотрудник департамента налогов и сборов. Я живу в этом округе.

— Ты хочешь сказать…

— Ничего я не хочу, — оборвал я его. — Ты бы не колебался ни секунды, обвини я кого-то в убийстве.

— Изнасилование — не убийство.

Армянские женщины кончали с собой, лишь бы не отдать свое тело на поругание.

— Гэри, я хочу тебе кое о чем напомнить, хотя, возможно, ты об этом знаешь. По закону саксов изнасилование считалось более серьезным преступлением, чем убийство. Человек, владевший собственностью, был обязан иметь наследника. Если род обрывался, собственность переходила правителю. В отчаянии муж мог приказать своему слуге изнасиловать жену, дабы та зачала наследника. Изнасилование могло стать преступлением против государя. И лишь когда к власти пришли норманны, изнасилование перешло в разряд преступлений против собственности. Хорошо, давай думать об этом деле, как о случае вооруженного ограбления. Ты отдаешь грабителю все, что он требует или отправляешься в мир иной. Тебе это нравится больше, Гэри? Ты же не откажешься обвинить человека в вооруженном грабеже только потому, что судебное разбирательство может обойтись в кругленькую сумму?

— Джордж, неужели у тебя нет других забот, кроме как читать мне лекции? Почему ты так заинтересован в этом деле?

— Мой клиент… — я замолчал, увидев выражение его лица. — Если ты о чем-то подумал, Гэри, выскажись.

— Ты у нас не мальчик, Джордж. И перетрахал много кого в нашем округе. Так чем тебя так проняла эта бабенка?

— Хорошо, — я достал из бумажника ксерокопию газетной вырезки. — Поговорим серьезно.

Я положил ксерокопию ему на стол.

Он смотрел на нее не больше двух секунд.

— И что? Студенческая газета, кого это волнует?

— Тебя. Если б не эта вырезка, наша сегодняшняя встреча не состоялась бы.

— Сколько ты заплатил за нее?

— Двести долларов.

— Лучше б потратил эти деньги на девок.

Я встал.

— Гэри, я никогда не платил женщинам. А если бы и платил, то своими деньгами. Это же деньги моего клиента.

— Ты мог бы и не показывать ее Лефковичу.

— Не покажи я эту заметку Лефковичу, я бы нескоро попал к тебе на прием. Он не будет распространяться о ее содержимом, если ты не дашь ему повода.

— Ты поставил меня в неловкое положение, Джордж. Теперь у меня на руках два потенциальных шантажиста. И мне придется ублажать и его, и тебя. Почему бы тебе не присесть?

Я заговорил, опустившись в кресло.

— Тебе приходится идти на сделки гораздо чаще, чем любому другому адвокату нашего округа. Ты слишком умен, чтобы выслушивать мои лекции. Если у властей есть, чем тебя прихватить, ты просишь назначить преступнику меньшее наказание, чем он заслуживает. Разве это не шантаж? Нет, это квинтэссенция нашей системы, если я правильно процитировал твою речь по случаю дня рождения Линкольна. Наша правоохранительная система рухнула бы вмиг, если б не сделки между обвинением и защитой. Так вот, Гэри, я предлагаю тебе такую сделку. Ты выносишь это дело на Большое жюри. Если оно отказывается признать вину Козлака, ты ничего не теряешь. А приобретаешь многое.

— Газеты Ганнетта не будут публиковать такую галиматью.

— Это местные новости.

— Мой сын в Буффало. Это вырезка из студенческой газетенки.

— Жителей нашего округа интересуют все, что связано с тобой или твоей семьей. Или ты думаешь, что для репортеров Ганнета самая большая сенсация — очередная авария на дороге 9А?

— Ты мерзавец, Джордж.

— Я хороший адвокат. Хороший для моих клиентов. Ты знаешь хоть одного клиента, который хочет проиграть свое дело?

— Когда-нибудь, в чем-либо ты ошибешься, Джордж. Я буду ждать этого дня.

— Я это учту в дальнейшей работе.

— Ты же знаешь, у меня много друзей.

— Только не вздумай собрать со всех свидетельские показания, подтверждающие твои слова. Вот что я тебе скажу, Гэри. У меня есть только один друг, который стоит всех твоих друзей вместе взятых, потому что я могу полностью положиться на него.

— Кто он?

— Я, — его сигарой я затянулся не больше двух раз. Положил ее в пепельницу. — Сохрани ее для следующего посетителя.

— Ты уходишь?

— Как только услышу, что ты берешься за это дело? Так что ты скажешь?

Он шумно глотнул. Не произнес ни слова. Только кивнул.

— Благодарю, — я поднялся.

Повернулся к нему спиной и направился к двери. Он же, судя по всему, думал о том, как покрепче меня ущучить.

— О, мистер Томасси, вам звонили из вашей конторы, — радостно сообщила мне секретарь Канхэма. — Просили передать…

— Не надо ничего передавать, — прервала ее Франсина, вошедшая в приемную из коридора. — Я хочу с вами поговорить.

Она остановилась в десяти футах от меня. Секретарь Канхэма переводила взгляд с меня на Франсину. Тут же открылась дверь кабинета и на пороге возник здоровенный, под притолоку, Канхэм. Он-то полагал, что я уже ушел, но увидел как меня, так и Франсину.

— Это та самая девушка, Джордж? — спросил он. — Я бы хотел с ней познакомиться.

Они пожимали друг другу руки, когда я не преминул заметить:

— В наши дни двадцатисемилетние девушки зовутся женщинами, Гэри.

Фразы из фильмов сороковых годов. Мы смеялись над женщинами, которые говорили: «Я предпочитаю высоких мужчин» или «Главное, чтобы он был симпатичным». Так ли уж важно, какого мужчина роста? Конечно, попадаются карлики, но, если мужчина просто невысок ростом, скажем, пять футов и два дюйма, интеллигентный, остроумный, обходительный, чувственный, так ли это плохо? И в то же время, кому захочется кавалера ростом под семь футов, на которого постоянно приходится смотреть, задрав голову, вызывающего такое чувство, будто он всегда стоит на подставке, в сравнении с другими мужчинами? Сами видите, наилучший вариант — нечто среднее. Мужчина должен быть не низким, но и не высоким, потому что у женщины только и забот, что думать о его росте.

Однако при первой встрече рост Гэри Канхэма произвел на меня впечатление. Не могу этого не признать.

— Я — изнасилованная, — представилась я, пожимая его руку.

И поймала укоризненный взгляд Томасси.

Канхэм принадлежал к тем мужчинам, что кладут один или два пальца на запястье, когда пожимают руку женщине. Наверное, никто из них не схлопотал за это оплеуху. А надо бы их проучить.