Дело Уичерли - Росс МакДональд

— Вчера я встречался с Мэки, и когда он узнал, что я работаю на вас, то рассказал мне об эпистолярных опытах «Друга семьи». Мне кажется, подметные письма напечатаны на этой машинке.

— Черт побери! — С этими словами Уичерли всем своим весом плюхнулся на обтянутый мохером диван и прикрыл ладонью рот, словно боялся растерять зубы. — Вы что же, хотите сказать, что автор этих писем — сама Кэтрин?!

— Таковы факты.

— Вы просто не читали этих писем. Кэтрин не могла их написать, это невозможно.

— В деле Уичерли все возможно. А кто еще имел доступ к пишущей машинке?

— Да кто угодно: домочадцы, прислуга, гости. Кэтрин занимала отдельное крыло, сама она дома бывала редко, к тому же дверь в ее гостиную не запиралась. Поймите меня правильно, я свою бывшую жену не выгораживаю, но эти письма — не ее рук дело. Не могла же она клеветать на саму себя!

— Почему же, и такое бывает.

— Но с какой целью?

— Чтобы нарушить мир в семье, разорвать брачные узы. Вообще в ее поведении логики искать не следует.

— Вы намекаете, что Кэтрин была не в себе?

— Не была, а есть. Я видел ее позавчера вечером, мистер Уичерли. Не знаю, в каком она была состоянии девять месяцев назад, но сейчас Кэтрин в плохом виде.

Он поднял руки и, сцепив пальцы, завел их за голову, словно боялся обжечься.

— И ради этого вы пришли ко мне? Я-то думал, вы расскажете что-нибудь утешительное про Фебу. — Тут Уичерли уронил руки на колени и стал теребить пуговицы на обивке дивана. — К чему все эти экскурсы в прошлое? Я и сам знаю, что Кэтрин способна на все. Думаете, я не заподозрил, что эти письма — ее работа?

— И поэтому отказались от услуг Мэки?

Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.

— Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?

— Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось — поверьте, я любил свою жену.

Верить ему на слово я был не обязан.

— С начала прошлого года, — продолжал он, — Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила, что сняла себе комнату под мастерскую и уезжает туда рисовать.

— Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, — уточнил я. — Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?

— Нет, не приходит.

— А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?

— Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.

— А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?

— Много раз.

— Кого же?

— Меня, — угрюмо отозвался он.

— А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью «Друг семьи»?

Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:

— Как вы смеете! Топтун, ищейка!

Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: «Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли», он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.

—С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.

— Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.

— А для Фебы?

— Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.

— А как восприняла анонимки ваша жена?

— Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.

— И как же она отреагировала?

— Совершенно спокойно — что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.

— Вас эта перемена в ней удивила?

— Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.

— А как к разводу отнеслась Феба?

— Для нее это было как гром среди ясного неба.

— Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?

— На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.

На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы — ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.

— Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?

— Пожелать мне счастливого пути, — съязвил он. — Еще бы не помнить.

— А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?

— Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.

— Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили — во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.

— Откуда вы все это знаете?

— Такова моя профессия — знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?

— Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!

— На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.

— Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.

— Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.

— Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! — Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: — Что вам, собственно говоря, надо?

— Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?

— Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?

— Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.