Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

В конце концов, все люди, по учению апостола Павла, составляют единое тело, не являясь одинаковыми его органами. Голова, — орган, безусловно, более важный, чем нога, рука или палец, — не может отрицать полезности других частей тела, коли они не голова. «Людям, как единому телу, органам же разным, в вере единой, в государстве едином подобает всем звание свое хранить, в нем же кто пребывает. Если боярин — да о государстве во всяких вещах… к мирному и прибыльному государства всего добротворению беспокоиться должен. Воевода в воинстве, как достойно, да промышляет и управляет, воин также службы своей надлежащей не оставляет. Подданный, в земледельстве труждаясь, должный оброк господину своему да воздает. Все же есть люди Божьи и ни один благородный без единого мнимого меньшим жить не может». Так, по мнению Сильвестра Медведева, считал царь Федор Алексеевич.

Вся аристократия с удовольствием подписалась бы под этими словами, если бы не следующий сомнительный тезис: «Чести же и правление более всего даваемы бывают по разуму, и по заслугам во всяких государственных делах бывшим, и людям знающим и потребным». Если это правило относится к существующему положению — значит незачем возвышать еще и неблагородных. Если же продвигаться должны прежде всего самые способные, какое значение имеет природное благородство? В этой связи Федор Алексеевич, согласно «Созерцанию», произнес 12 января 1682 г. перед собранием духовенства и Думы смелую речь: «чтобы тому местничеству впредь между великородных людей не быть, и кому по их государеву указу велят где, хоть из меньшего чина, за его службу или за разум пожалованным быть честью равной боярству — и с ним о том никому не считаться… ибо в жизни сей кого Господь Бог почтит, благословит и одарит разумом — того и люди должны почитать и Богу в том не прекословить».

Далее царь по обыкновению обратился к иностранному опыту, будто бы «на всей вселенной у всяких народов, особенно же… у мудрых людей, всякое правительство и чести даваемы бывают от самодержцев достойным людям. Если же кто и благороден, но за скудость ума, или какой неправдой, и неблагочестивым житием и своевольным… губит благородство свое и почитается от всех во злородстве, таким… никакого правительства вручать не подобает» во избежание казни Божией на все государство. Однако это не искореняло понятия благородства — напротив, повелевая уничтожить местнические книги, Федор Алексеевич объявлял, что отменяет обычай «низить» но благородству тех, кто служил в подчинении малородного, и относить прегрешение одного члена фамилии к «бесчестью» всего рода. Отмена родового принципа в службе не касалась традиционных привилегий: они не упоминались, но на практике закреплялись[275].

В Соборном деянии об отмене местничества[276] история излагается значительно прозаичнее. Как уже упоминалось, князю В.В. Голицыну с товарищами 24 ноября 1681 г. было поручено «ведать ратные дела» для приведения российской армии в соответствие с современными требованиями. Речь сразу же зашла о Государеве дворе, лишь частично затронутом военно-окружной реформой (за счет службы части новых московских дворян в полках), но так и не вписавшемся в систему «регулярства». Да и как вписаться, если приглашенным на обсуждение генералам и полковникам — лучшим специалистам в военном деле на Руси — государь должен был дать придворное звание стольников, чтобы Государев двор признал, «коего они чина и звания»? Даже при удостоверении соборного акта об отмене местничества знаменитый думный генерал В.А. Змеев поставил подпись среди думных дворян (без генеральского звания), а командиры гвардейских дивизий генералы A.A. Шепелев и М.О. Кровков, рейтарские и пехотные полковники подписывались в самом конце списка стольников — перед стряпчими!

Замысел же усовершенствования системы чинов был на этот раз гениально прост: заставить представителей всех родов Государева двора служить «полковую службу по-прежнему», но с общеармейскими званиями. Известно, что знатнейшая молодежь начинала службу в московских дворянских сотнях с чина не выше стольника. Посему В.В. Голицын, «выборным людям сказав его великого государя указ», сразу потребовал, «чтобы они, выборные люди, объявили, в каком ратном устроении пристойнее быть стольникам, и стряпчим, и дворянам, и жильцам».

Выборные, в число которых недаром включены были регулярные командиры и представители городового дворянства, приговорили младшим чинам Государева двора служить не в сотнях, а в ротах. «Для лучшего устроения и крепкого против неприятелей стояния быть у них ротмистрам и поручикам… изо всех родов и чинов с головы беспременно, и между собой без мест и без подбора». Хотя дворяне должны были служить по-прежнему со своими рекрутами (с 25 дворов по человеку; обычно это были профессиональные военные холопы), они объединялись в роты (по 60 человек) и полки (по 6 рот) во главе со старшим ротмистром.

Дело было не в том, чтобы сделать из аристократической молодежи реальную военную силу (после Конотопской катастрофы при Алексее Михайловиче, когда в одном сражении полегли юноши почти из всех знатных родов, никто не решился бы рисковать цветом московского дворянства), а чтобы ликвидировать последний пережиток старой военной системы, мешавшей развитию не только новой армии, но и всего государственного аппарата. Никто в принципе не был против этого, но дворяне опасались лично проиграть.

Бояре доложили решение выборных царю, тот одобрил совет и предложил им всем вместе составить примерный список поручиков и ротмистров. Выборные озаботились, чтобы им был предоставлен полный список младших чинов двора, чтоб «написать на пример с головы к ротам ротмистров и поручиков». По поводу готовых списков очень беспокоились, били челом государю и боярам, что-де Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шейных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских «и иных родов в те чины никого ныне не написано из-за того, что за малолетством в чины они не приказаны, и опасно им (остальному дворянству) того, чтобы впредь от тех вышеписанных и от иных родов, которые ныне в ротмистрах и в поручиках не написаны, не было им и родам их в том укоризны и попрека».

В связи с тем, что представители самых захудалых московских родов не желали попасть в командные чины, в которых не служат аристократы, выборные просили: во-первых, чтобы государь указал впредь записывать в ротмистры и поручики юношей всех родов Двора, ныне в списках не оказавшихся, «как они в службу поспеют и в чины приказаны будут»; во-вторых, указал бы великий государь представителям московского дворянства во всех службах быть «между собой без мест, где кому великий государь укажет, и никому ни с кем впредь разрядом и местами не считаться, и разрядные случаи и места отставить и искоренить».

Получив это противоречивое челобитье выборных, Федор Алексеевич выразил желание «в благочестивом своем царстве сугубого добра, лучшего и пристойного в ратях устроения и мирного всему христианскому множеству пребывания и жительства». Для реализации сего достойного стремления он собрал 12 января 1682 г. патриарха с духовенством и наличный состав Думы, объявил им челобитье выборных и поддержал его весьма красноречивой речью. Федор Алексеевич изысканно выражался в том смысле, что местничество есть покушение на христианские ценности, оно разрушает любовь, плодит злобу и вражду и вообще «всеяно» в победоносное христианство дьяволом, видевшим неизменное одоление нашего «славного ратоборства», «а неприятелям христианским озлобление и искоренение».