Барбизон. В отеле только девушки - Паулина Брен

ее номер – она попала на обложку «Лайф», еще будучи ученицей старших классов, – и спрашивали, нет ли у нее кавалера на примете. Свидание, настоящее свидание означало настоящий ужин; нет кавалера – ешь соленые крекеры.

Больше всего Малахия поражало лицемерие эпохи [20]. В особенности когда дело касалось секса; «девственницы» прекрасно изучили «французскую защиту», а если она, как это случается с презервативами, давала осечку – делали нелегальные аборты в местах, куда по своей воле ни за что не сунулись бы, где тебя могли заразить чем угодно (если ты вообще выживала). «„Барбизон“ излучал имидж эпохи Эйзенхауэра, – вспоминал Маккорт. – Респектабельность – вот что считалось самым важным. Если родилась женщиной – тебе много чего приходилось стыдиться. Возможность реабилитироваться была: идти в секретари – или замуж». Но иногда реабилитироваться просто не получалось.

Много всего было скрыто от глаз в 1950-е. В те дни в респектабельном Верхнем Ист-Сайде Манхэттена шептались о соседках, которые были «лесби, переодетыми мужиками, извращенками», как припоминает Малахий, а также «имели негритянскую кровь» [21]. Уничижительные определения по расовому признаку произносились без задней мысли. Верхний Ист-Сайд в те дни был самым белым из белых анклавов Нью-Йорка. Позже Малахий напишет об этих временах: «Летом 1956… чернокожие были невидимыми. Чайна-таун считался экзотикой для туристов с легким налетом опасности. Гринвич-Виллидж – приманка для неискушенных; богема, битники и гомики, бесстыдно держащиеся за руки и целующиеся у всех на виду» [22]. Малахий был прав, но вместе с тем ошибся: именно летом 1956 года в «Барбизон» прибыла Барбара Чейз.

* * *

Повсюду женщины определялись мужчинами. Но в «Барбизоне» женщин определяла еще и принадлежность к белой расе; вот только напрямую об этом не говорилось: просто подразумевалось. Белые американцы, вне зависимости от классовой принадлежности, определялись белым цветом кожи – единственным, чего у них нельзя было отнять. Даже если у тебя не было денег и связей, белая кожа означала привилегии. Фраза «я свободный белый человек, имеющий все права» появилась в двадцатых, а в тридцатых прозвучала во многих фильмах. Например, в фильме 1932 года «Я – беглый каторжник» незнакомец заговаривает со светской львицей в нелегальном питейном заведении:

ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ

Не против, если мы еще побудем здесь – или ты должна быть дома?

Женщина шарахается от него, широко раскрыв глаза; она оскорблена.

МОЛОДАЯ СВЕТСКАЯ ЛЬВИЦА

В моем словаре нет слова «должна».

Я белая свободная женщина.

Фраза не утратила актуальности в сороковые и пятидесятые годы [23]; она произносится даже в романе Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком». Расистское выражение берет начало из 1828 года, когда владение собственностью законодательно перестало быть обязательным условием для права голоса. Избирателю теперь просто требовалось быть белым, свободным и достигшим двадцати одного года (и, разумеется, мужчиной, но когда выражение вновь всплыло, об этом почему-то забыли). Дороти Дикс, первый в истории американской журналистики автор колонки советов, воскресила фразу и подала ее на блюдечке молодым женщинам как некий лозунг освобождения. Настоящее имя Дороти было Элизабет Мериуэзер Гилмер, но она позаимствовала псевдоним у рабыни, которая спасла фамильное серебро ее семьи во время Гражданской войны. Она опрометчиво связывает фразу из 1828 года с новыми возможностями, появившимися у женщин в первой половине двадцатого столетия.

Однако Барбара Чейз, хоть и была совершеннолетней и свободной, не была белой. Студентка университета Темпл и читательница журнала «Мадемуазель», она, как и множество других, решила принять участие в конкурсе. Она не придала этому значения – таким было ее отношение к жизни; трудно сказать, действительно ли она не знала о расизме или нарочно решила не обращать на него внимания. Более того, она понимала, что уже кое-чего добилась, и прочие награды добавляли ей шансов точно так же, как и Сильвии Плат с Джоан Дидион. Барбара Чейз только что выиграла приз журнала «Севентин» за лучшую иллюстрацию; ее работа выставлялась в Нью-Йорке, в галерее «Эй-Си-Эй», где ее увидел и приобрел куратор отдела рисунка и графики Музея современного искусства.

В редакции «Мадемуазель», когда поздней весной 1956 года начались обсуждения кандидатур победительниц, Барбара Чейз оказалась в числе фаворитов. Однако высказывались серьезные опасения по части выбора афроамериканки: до сих пор ни один журнал мод не публиковал на своих страницах фото чернокожей женщины. Как победительница программы, она должна появиться на страницах августовского номера – самого ожидаемого номера в году. Вся программа приглашенных редакторов – она про «быть на виду», про то, чтобы читательницы, ровесницы победительниц, затаив дыхание, прожили с ними вместе историю волшебного месяца в Нью-Йорке. А также биографические справки победительниц (с фото), интервью со знаменитостями (с фото), фотографии короткой, но шикарной нью-йоркской жизни и, наконец, общее фото в одинаковой одежде – то самое, за которое «Мадемуазель» платит.

Когда возник вопрос о том, чтобы включить Барбару Чейз в программу [24], президент «Стрит энд Смит» написал главному редактору Бетси Талбот Блэкуэлл: «Я не стану спорить с людьми относительно их взглядов на сегрегацию. Лично я отношусь к проблеме с сочувствием, однако мне мнится, что мы пытаемся снова устроить „прорыв“ там, где нас не просили». Добавив, что «редакция» «послушалась своего либерализма» и что «в лучшем случае» они приобретут немного цветных читательниц, но, возможно, потеряют южные магазины – множество белых читательниц – а может, и кого-то из рекламодателей. «Так чьи же взгляды важнее?» – задается он вопросом. Других беспокоил вопрос логистики. Если они выберут Барбару Чейз – пусть она и была вполне себе привлекательной и «намного превосходила прочих конкурсанток» – с точки зрения логистики все виделось сущим кошмаром. Возникало множество вопросов, ответа на которые не знали ни в редакции «Мадемуазель», ни где-либо еще в концерне «Стрит энд Смит»: «Позволят ли ей жить в „Барбизоне“ вместе с остальными?», «Как искать ей кавалера, когда настанет время Сент-Реджиса?», «Что делать в ресторанах на званых обедах?», «Что сказать рекламодателям из южных штатов?» [25]. Этого никто не знал.

Но оказалось, в ожидании того, что со временем [26] такой номер все же делать придется, «Стрит энд Смит» еще год назад обсуждали с Бетси Талбот Блэкуэлл, убежденной сторонницей республиканской партии и женой мужа-шовиниста, возможность появления афроамериканки среди финалисток. Таким образом, Барбару Чейз выбрали одной из двадцати победительниц сезона 1956 года. Барбара приехала в Нью-Йорк [27], где, по ее наблюдениям, «сегрегация была такой же, как на Юге», пусть даже прочие делали вид, что это не так. Барбара Чейз не обладала светлой кожей. И привыкла, что