Дикарь и лебедь - Элла Филдс

ко мне книгу и, прежде чем вернуться к еде, велел: – Открой на первой странице.

Не сводя с короля глаз, я осторожно взяла томик. Дейд ждал с невозмутимым видом, а я раскрыла книгу на коленях и утолила любопытство.

На меня смотрела брюнетка с ярко-синими глазами – эта улыбка, несомненно, почти в каждом вызывала желание угождать. Высокие, словно мраморные скулы, одинокая ямочка на щеке; каштановые кудри обрамляют нежное лицо сердцевидной формы – притягательное, беспощадно чувственное.

Рядом с изображением этой прелестницы – портрет мужчины. Знакомая брутальная красота. Ничто не смягчало грубые черты его лица, даже улыбающиеся глаза – глубокие, темно-синие. Белесые волосы ниспадали до плеч пышными, небрежными волнами, губы были не такими пухлыми, как те, что украшали лицо мужчины, сидевшего напротив меня.

Я снова посмотрела на женщину и заметила, что чувственный рот, как и потрясающие точеные черты лица, Дейд унаследовал от нее.

От матери.

Под этими масляными портретами в следах маленьких пальчиков, приклеенными к первому развороту сборника детских загадок, были написаны их имена.

Верн и Майя Волькан.

С тяжелым вздохом я закрыла книгу, в которой жили призраки, не дававшие покоя королю волков, и аккуратно положила томик на стол.

– У тебя ее скулы и лоб. – Я обвела пальцем собственное лицо. – Похожие ямочки, ее ресницы и губы.

Дейд прекратил есть, медленно выпрямился и отложил приборы.

– От отца у тебя волосы – но на тон темнее, – а еще глубокая океанская синева, которая иногда затапливает твои глаза, – продолжала я. Прижав ладони к сорочке, чтобы Дейд не заметил, как те дрожат, я усмехнулась: – О, и его благородный нос.

– Благородный нос? – переспросил он и зыркнул на меня исподлобья.

Я кивнула:

– Безупречно ровная спинка носа идеальной длины и толщины.

Дейд на секунду задержал на мне взгляд, а затем его черты сложились в гримасу смеха, он откинулся на спинку стула и опять коротко, но зычно гоготнул.

– Идеальной длины и толщины, – нарочито протянул король, и я тотчас густо зарделась.

– Ты теперь король шуток, да? – Я кашлянула, чтобы подавить зародившийся в горле смешок. – Не будь таким пошляком.

– Ты сама это сказала, не я. – Дейд улыбнулся и отвел упавшие на лоб волосы. – Значит, тебе нравится мой… нос.

В глазах короля блеснули остатки веселости, и у меня заныло внизу живота.

– Нравится, – сказала я, упрямо не желая признавать то, что он и так уже знал: мне нравились и другие части его тела. Я быстро добавила: – Они оба ошеломительно красивы. Невероятно. Твои родители.

Улыбка Дейда угасла, а у меня сердце зашлось при мысли о том, что он только что сделал – чем поделился со мной. Я мягко сказала:

– Увидеть их – большая честь для меня. Само то, что ты представил их мне. – У меня было чувство, что эти портреты он не показывал никому.

Король надолго уставился на меня. Затем кивнул:

– Все картины с их изображениями сняли, как только я достиг возраста, когда получил право указывать дяде, а не наоборот.

– Ты больше не желал их видеть?

– Нет – ни в качестве напоминания, ни в качестве орудия манипуляции. – Его взгляд упал на пустое пространство на столе. – Разве только в качестве родителей. Ешь, – бросил он и, поднявшись, подошел к кровати и вернул книгу в стопку.

Дейд не торопился: осторожно, с трепетом положил ее на прежнее место. Я могла бы даже позавидовать подобному трепетному отношению, не одаривай он меня точно таким же.

Томление превратилось в нечто иное, нечто дикое и неукротимое, и когда он отошел от кровати, я сосредоточила все свое внимание на еде, которую бездумно закладывала в рот.

Почти расправившись с ужином, я глотнула вина и обвела комнату взглядом, рассматривая резьбу на необычной кровати Дейда и жуткие черепа, что украшали полку над камином и комоды.

– Это твои родители?

Он понял, к каким предметам относятся мои слова, и, когда я опустила бокал, подлил мне вина.

– Это мои братья по оружию – друзья, если хочешь. Бонд, Релин и Нерин. Мы были ровесниками, и они погибли в бою. Бонд – в первый год войны, двое других – в прошлом году. – Лицо Дейда исказила гримаса боли, он со стуком поставил графин на стол. – Бонд все это не поддерживал.

– Но все равно пошел в бой.

– Несмотря на все мои попытки отослать его домой. – Дейд зачерпнул вилкой оставшиеся овощи. – Так что да, черепа служат мне напоминанием.

Я подождала, пока он прожует, и спросила:

– Напоминанием о том, что ты потерял?

– О том, что я еще потеряю. – Какой мрачный и хладнокровный ответ.

Я кивнула, понимая, о чем он, пусть и ненавидела это понимание. Король был готов на все ради того, чтобы больше никогда и ничего не терять – даже если для этого понадобится захватить весь материк.

– Твой дядя – он жив? – полюбопытствовала я.

– Жив, но я пока не решил, долго ли он таковым пробудет.

Я сцепила ладони, чтобы не потянуться за вином – чтобы не потянуться к нему.

– Освободи его.

Дейд отодвинул тарелку и уперся в меня взглядом.

– Освободить его?

– Он же твой дядя, – сказала я, с трудом подбирая слова – перья все еще отрастали, и кожа на спине зудела даже в этом обличье. – Он пытался защитить тебя. Прекратить эту войну, заставив мою мать сдаться.

– Он преследует только собственные интересы, – возразил Дейд, а на лице его заходили желваки. – И так было всегда. Он причинил тебе боль, изувечил тебя…

– Я оправилась…

– Ранив тебя, Серрин предал меня, и мне наплевать, что им двигало, важно лишь, что он это сделал.

У меня в горле пересохло от этих ледяных, колких слов. Я решила зайти с другой стороны, понимая, что смертный приговор для дяди – вовсе не то, чего хочет Дейд. Отнюдь. Король хотел предостеречь остальных: поднимать на меня руку нельзя. И ради этого был готов пострадать сам.

– Он тебя вырастил.

Желваки заходили сильнее. Дейд потянулся за вином.

– Он тебя вырастил, – повторила я уже мягче. – Заботился о тебе, разве нет?

Дейд опустошил бокал и с размаху поставил его на стол, так что тот треснул. Не обратив на это внимания, мой зверь потер щетину вокруг рта – плавно, но не так, как было характерно для того существа, что сидело со мной за одним столом.

– Заботился.

– И все? – потрясенно произнесла я. – Он – твоя родня, и я не обижусь, если ты решишь дать ему еще один шанс.

– В день, когда мне исполнилось пять лет, Серрин вложил в мою ладонь кинжал и не позволил отбросить его, пока я не убил одного из трех кроликов, которых он запустил ко мне в комнату.

Я похолодела. Дейд откинулся на спинку стула – дерево скрипнуло, – забросил ногу на ногу и уставился в даль прошлого сквозь меня.

– С проклятым кинжалом в руке я не смог поймать ни одного, и, разозлившись, перекинулся и убил кролика иным способом.

– До созревания невозможно контролировать переход из одной формы в другую.

– Именно, – отрезал Дейд. – И его это не волновало – как не волновало и то, что я заблевал себя с ног до головы, когда перекинулся обратно и разревелся – прямо здесь, в этой комнате. – Король перевел взгляд на изножье кровати. – Дядя заставлял меня проделывать это дважды в неделю, пока я в конце концов не научился перерезать глотки всем трем кроликам.

При мысли о мальчике, которым овладевает кровожадность, у меня заболело сердце.

– Проклятье…

– Потом пришел черед барсуков. А еще через год – тренировок на площадке, где он избивал меня, пока у меня не начинали трещать кости, и с каждым его ударом и напоминанием о том, что мои родители мертвы, я тихо закипал от гнева.

– Он… – задохнулась я. – Он использовал их смерти как топливо.

– Конечно, – сказал Дейд, словно произошедшее было чем-то нормальным, в порядке вещей. – Ясное дело, это сработало, но за те годы его горе иссякло.

– А твоя целеустремленность – нет.

– Серрин потрудился на славу. Мои командующие, старые вояки – все говорили об отце так, словно тот мог вернуться в любой момент. Мерельда рассказывала мне о том, как они с матерью вместе готовили на кухне…

– Они были подругами, – догадалась я, а затем нахмурилась, вспомнив старшую кухарку и наш с ней разговор. – Но, Дейд, она бы не стала потчевать тебя всеми теми историями ради того, чтобы поддеть, пробудить в тебе жажду мести.

– Я знаю, но это не важно. – Его голос стал ниже и тише, он посмотрел на меня в упор, глаза его