Маятник Фуко - Умберто Эко
Шрифт:
Интервал:
— А что же розенкрейцеры?
— Гробовое молчание. По-моему, этот период ожидания длился 120 лет. Наблюдали из небытия своего храма. Я считаю, что именно их молчание подогревало умы. Если не отвечают, значит, действительно существуют. В 1617 году Фладд написал «Tractatus apologeticus integritatem societatis de Rosea Cruce defendens», а в «De Naturae Secretis», появившемся в 1618 году, говорится о том, что наступил момент открыть тайну розенкрейцеров.
— И они ее открыли.
— Подумай сама. Они ее лишь усложнили, ибо обнаружили, что если от 1618 года отнять 188 лет, обещанных розенкрейцерами, то получается 1430 год, то есть год создания Ордена Золотого Руна.
— А какая здесь связь?
— Я не понимаю, почему 188 лет, ведь должно быть 120, но когда ты должен производить мистические вычеты и прибавления, то всегда становишься с ног на голову. Что касается Золотого Руна, то тут речь идет об аргонавтах, и я узнал из надежного источника, что их что-то связывает со Священным Граалем, а также, если позволишь, с тамплиерами. Но это еще не все. Между 1617 и 1619 годами Фладд, который публиковал больше, чем Барбара Картленд, сдает в печать четыре книги, среди которых «Всеобщая история Космоса» — что-то типа кратких заметок о Вселенной, иллюстрированных только розами и крестами. Майер набирается мужества и издает «Silentium post clamores» (Молчание после кличей), где утверждает, что братство существует и связано не только с Золотым Руном, но и с Орденом Подвязки. Однако человек этот слишком мало значит в обществе, чтобы к его мнению прислушивались. Представь себе ученых Европы. Если эти люди не принимают даже Майера — значит, речь идет о деле действительно исключительном. И поэтому все особы меньшего калибра играют фальшивыми картами, чтобы быть принятыми.
— В общем, все уверены, что розенкрейцеры существуют, все при этом готовы поклясться, что сами никогда их не видали, все наперебой пишут и печатают, как будто бы назначая встречу, ни у кого не хватает нахальства заявить: это я и есть. Некоторые говорят, что розенкрейцеров нет в природе, потому что они никогда не отвечают на призывы, а другие говорят, что они существуют именно для того, чтобы их призывали.
— А сами розенкрейцеры глухо молчат.
— Как в танке.
— Открой рот хоть ты. Увидишь зачем. Открой. Молодец. Вот тебе мамайя.
— Вкусно. Тем временем начинается тридцатилетняя война. Иоганн Валентин Андреаэ пишет сочинение «Turris Babel» — «Вавилонская башня», где обещает, что в срок до одного года Антихрист будет разбит наголову. В то же время какой-то Иреней Агност издает «Tintinnabulum sophorum»…
— Как здорово тинтиннабулум!
— То есть бубенчик мудрецов, и бубнит не поймешь что, но в ответ ему Кампанелла, что кстати тоже значит колокольчик, выступает с сочинением «Monarchia Spagnola» — «Об испанской монархии» — и утверждает, что вся история с розенкрейцерами — это забава для развращенных умов. А потом все. Между 1621 и 1623 годами все прекращается.
— Вообще?
— Вообще. Они устали. Как битлы. Но это касается только Германии. Потому что во Франции все только начинается. В точности как радиоактивное облако: розенкрейцеров передуло влево. В одно прекрасное утро 1623 года Париж проснулся — а на стенах развешаны плакаты розенкрейцеров: уважаемые граждане, розенкрейцеры вашего участка собирают подписи у населения по адресу… Другое свидетельство гласит, однако, что в манифестах говорится о тридцати шести невидимках, разосланных по всему миру делегациями по шесть, и что они обладают властью одарять всех адептов невидимостью. Опять тридцать шесть на шесть. Что за хрен.
— Ты о чем?
— О тамплиерском завещании.
— Люди без фантазии. Рассказывай, что было потом.
— Потом распространяется коллективное безумие, одни выступают в их защиту, другие хотели бы с ними познакомиться, третьи обвиняют их в дьявольщине, алхимии и всех ересях и что якобы Астарот замешан в дело и благодаря ему-де розенкрейцеры богаты, всемогущи и перемещаются по воздуху с одного места на другое. В общем, они становятся модой сезона.
— Очень правильно со стороны розенкрейцеров. Дебют в Париже — пропуск в мир высокой моды.
— Кажется, ты совершенно права, потому что послушай что дальше будет, мама дорогая, ну и времечко. Декарт, и никто другой, в предыдущие годы побывал в Германии и разыскивал их там. Но, говорит один его биограф, Декарт их там не нашел, потому что, как мы теперь понимаем, они не открывали своего обличья. Когда же Декарт воротился в Париж, несолоно хлебавши, после появления розенкрейцерских манифестов он понял, что все его считают розенкрейцером. Погоды стояли такие, что это выглядело не самой лучшей рекомендацией. Это не понравилось и его другу Мерсенну, который розенкрейцеров уже разносил в печати не раз и не другой, обзывая их ничтожествами, революционерами, волхвами, каббалистами и проводниками враждебных течений. Что же тогда делает Декарт? Он появляется везде где только может. Поскольку все его видят, считает он, все убедятся, что он не невидим, а следовательно, что он не розенкрейцер.
— Это и есть «метод».[72]
— Это и есть метод, но как выяснилось, метода мало. Все это привело к тому, что, если навстречу тебе выходил человек и говорил: добрый вечер, я розенкрейцер, это означало, что он не розенкрейцер. Уважающий себя розенкрейцер никогда так не скажет. Наоборот, он отрицает это как может.
— Но нельзя сделать вывод, что всякий отрицающий, что он розенкрейцер, им является, потому что вот я, например, отрицаю, что я розенкрейцерша. Но и действительно ею не являюсь.
— Однако подобное отрицание вызывает подозрение.
— Нет. Потому что — что должен делать порядочный розенкрейцер, когда он понимает, что люди не верят тем, кто заявляет, что они розенкрейцеры, и подозревают тех, кто утверждает, что они не розенкрейцеры? Он начинает говорить, что он розенкрейцер, чтобы сделать вид, что он не розен…
— Мать честная. Твое открытие означает, что все, кто говорит, что он розенкрейцер, на самом деле лгут, и, следовательно, они на самом деле розенкрейцеры! Если так, Ампаро, я отказываюсь идти у них на поводу. Поскольку у них везде шпионы, и в частности под этой нашей кроватью, пусть они понимают, что мы их понимаем. И пусть начнут говорить, что они не розенкрейцеры.
— Ты знаешь, мне стало страшно.
— Ничего не бойся, малютка, ведь с тобой я, а я очень глуп. Если они скажут, что не розенкрейцы, я и впрямь подумаю, что они розенкр… кры… и их развенчаю. Развенчанный розенкрыц совершенно безвреден, его можно выгнать в форточку газетой.
— А Алье? Он пытается убедить нас, что он на самом деле Сен-Жермен. Разумеется, это ему нужно, чтобы мы думали, что он не он. Так значит, он розенкрыц. Или нет?
— Слушай, Ампаро, мы будем спать. Или нет?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!