Украденная любовь - Рексанна Бекнел

Теперь она не сводила глаз с его красивого усталого лица, и Киприан вдруг потянулся к ней:

— Иди ко мне, русалка.

Он развел ее руки, обнимавшие колени, и потянул совсем легонько, но этого оказалось достаточно, чтобы она заскользила к нему по дну ванны.

Элиза бросила безумный взгляд на высокое окно, сквозь которое в комнату заглядывало солнце. Все это было совершенно неприлично. По любым меркам!

Но Киприан засмеялся, словно угадав ее мысли.

— При свете будет еще лучше, — доверительно шепнул он.

Лучше, чем прошлой ночью? Возможно ли такое? Глаза Элизы широко раскрылись. Она хотела что-то сказать, но Киприан заставил ее распрямить ноги, уложил их поверх своих и привлек Элизу к себе, и слова, которые она так и не успела сказать, вылетели у нее из головы. Стоило ли притворяться, ведь она хотела того же, что и он!

Когда Киприан уже начал творить свое волшебство, она решила, что после непременно поговорит с ним, заставит его высказаться и попробует понять его — понять, что же они все-таки значат друг для друга.

«Может быть, — пронеслось у нее в голове, — мы все же могли бы быть счастливы вместе?»

Меньше часа спустя Элиза, заматываясь в пушистое белое полотенце и закрепляя концы на груди, говорила:

— Нет, Киприан. Это совершенно невозможно. Мы не можем делить с тобой одну спальню.

— Можем и будем, — заявил он и скрестил руки на груди. Его нагота не была прикрыта ни единым лоскутком одежды, и, когда Элиза взглянула на него, весь ее гнев и решимость моментально улетучились. Киприан только что очень убедительно доказал ей, как хорошо может быть это при дневном свете, и она просто не могла быть с ним суровой.

— Это… это не принято, — возразила она упавшим голосом. — Так не делается. Это неправильно!

— Это мой дом, Элиза. Я в нем хозяин, и поэтому здесь я решаю, что правильно, а что — нет.

— Как на «Хамелеоне»? О, Киприан, тебе, похоже, доставляет удовольствие попирать все и всяческие правила. А я… а мне… — Элиза не договорила, вдруг почувствовав себя ужасно несчастной. Она всегда делала только то, что предписывалось строгой общественной моралью, и до самого последнего времени оставалась безупречной молодой леди и послушной дочерью. А теперь… теперь она просто… просто шлюха!

Тут Элиза невольно вспомнила о матери Киприана. Она, наверное, тоже когда-то была блестящей юной леди и примерной дочерью, но это не помешало ей зачать дитя вне брака. Неужели такова будет и ее собственная судьба?

Элиза подняла голову и взглянула на Киприана уже со страхом:

— А что, если я… Ну, понимаешь, если у меня будет ребенок?

Он нахмурился, прежнее самодовольное выражение исчезло с его лица.

— Этого не случится. Есть способы… В общем, я распоряжусь — Ана тебя научит…

— А если это все же случится? — не отступала Элиза. — Ведь случилось же это с твоей матерью!

Она тут же поняла свою ошибку, но было поздно. Ее слова не на шутку разозлили его. Выхватив из высокого платяного шкафа новую пару брюк, Киприан принялся рывками натягивать их на себя.

— Я тебя не брошу, если ты этого боишься… Но как… как ты могла так обо мне подумать?!

Этот ответ принес ей некоторое утешение, но, по сути, он ничего не решал.

— Ты допустишь, чтобы твой ребенок рос незаконнорожденным? — спросила она очень мягко.

— Нет! — Он двинулся к ней, словно намереваясь хорошенько встряхнуть, но резко остановился, не коснувшись ее. — Нет, — повторил он, явно стараясь взять себя в руки. — Мой ребенок никогда не будет ублюдком.

— Понимаю, — вздохнула Элиза, боясь, что в самом деле понимает. Он женится на ней, но только если она нечаянно забеременеет. Как же ей теперь быть: желать этого события или страшиться его?

— Значит, договорились. Ты будешь жить в моей комнате. — Выражение его лица смягчилось, и он потянулся, чтобы убрать длинный влажный локон с ее обнаженного плеча. Но Элиза отступила, покачав головой. Как объяснить ему? Киприану было все равно, что подумают о них другие, но ей это было далеко не так безразлично.

— Никогда в жизни не могла бы вообразить, что стану блудницей, — сказала она, прибегнув к последнему средству, которое, как ей казалось, могло помочь.

Киприан издал раздраженное восклицание:

— Ты вовсе не блудница, Элиза! Это все поповская чушь.

— Ну хорошо, может быть, «содержанка» — более подходящее название.

Его брови гневно сдвинулись, и он схватил ее за плечи.

— Ты слишком заботишься о том, что подумают другие. На самом деле значение имеет только то, что думаем мы — ты и я…

— Тебе легко говорить, — возразила она, тщетно пытаясь освободиться из его железных рук. — У тебя нет родных, которые беспокоились бы за тебя, страдали… или стыдились бы тебя. У тебя нет семьи, Киприан, а у меня есть! У меня есть, — повторила она тише, когда он медленно снял свои руки с ее плеч.

Элиза повернулась и, придерживая на груди влажное полотенце, подошла к окну. Угасающий день сменился ранними зимними сумерками, но даже в декабре большой сад за окном радовал глаз свежей зеленью. Тут и там виднелись поздние цветы: мускусные розы, астры, хрупкие кремовые хризантемы. Как похоже на волшебный остров из любимой сказки Обри, подумала Элиза, — остров, где мальчики никогда не взрослеют. Когда-то Обри мечтал о том, как хорошо было бы попасть на этот остров и навсегда остаться ребенком, и сейчас Элизе внезапно пришло в голову, что Киприан как раз и был одним из этих взрослых детей. Он думал только о своих прихотях и желаниях, не заботясь о возможных последствиях, не допуская и мысли о ее возможной беременности и не желая потворствовать ее заботам и соблюдению приличий. Казалось, самую суть его личности составляло желание постоянно показывать нос обществу всеми возможными способами.

Она услышала сзади его приближающиеся шаги и задрожала от желания, когда его ладони медленно скользнули вверх и вниз по ее плечам.

— Давай не будем спорить, сердечко мое. — Киприан поцеловал ее во влажную макушку и прижал к своей груди. — Мы в ответе только друг перед другом, и ни перед кем больше. Я нравлюсь тебе. Ты нравишься мне. Нам хорошо вместе — лучше, чем я мог себе представить. Не надо разрушать то, что только начинается…

Элиза прикрыла глаза, стараясь вспомнить, о чем, собственно, они спорили.

— Сейчас все только начинается, а чем закончится?

— А почему это должно закончиться? — отозвался он и, развернув ее лицом к себе, взял рукой за подбородок и с невыразимой нежностью поцеловал в губы. И хотя Элиза упивалась этим поцелуем и сладостной дрожью, пробежавшей по ее телу, сомнения не оставляли ее.