Тени, которые проходят - Василий Шульгин

— Пропустите нас, пожалуйста.

Но они ответили:

— Василий Витальевич, что вы тут делаете и куда вы?

— Мне надо пройти на Караваевскую, но надо вкруговую, через Золотые ворота.

— Пожалуйста, но будьте осторожны.

Мы перебежали Владимирскую. В одном месте Дарья Васильевна ловко перепрыгнула через лужу крови и остатки разбитого черепа. Тела уже не было. А затем мы благополучно добежали до Караваевской улицы к шестиэтажному дому, принадлежавшему богатому еврею Морозу. Там жила тетка Дарьи Васильевны, где я ее и приютил, а сам пошел домой. Мой дом был совсем близко.

* * *

В конце ноября ко мне в Киев приехал до того времени мне не знакомый генерал с узкими погонами (по медицинской части) и рассказал мне следующее:

— Я только что приехал в Киев. В Ставке произошли ужасные события. Духонин убит. Его схватили матросы, и он будто бы был убит матросом. На самом деле это был немецкий офицер, переодевшийся матросом, по фамилии Тоулер. Духонин его прекрасно знал, так как он был когда-то военным агентом в Германии74.

Духонина я лично не знал, но когда он, будучи командиром Луцкого полка, был ранен, то моя машина отвезла его на станцию.

Убийство Духонина произвело удручающее впечатление, и с тех пор расстрелы стали называться «отправлен в штаб к Духонину».

* * *

Примерно в начале декабря «знаменная» рота без всякого предупреждения покинула помещение редакции «Киевлянина». От них осталось много мятой соломы и разорванной бумаги. Помещение редакции было вычищено, и газета «Киевлянин» начала опять выходить.

Не могу вспомнить, когда «Киевлянин» опять прекратился, но помню, что это произошло оттого, что прекратилась подача электроэнергии, и типографские машины остановились. Помню еще, что я даже как будто обрадовался этому, так как становилось затруднительным писать. О чем? Повторять слова надежды на то, что положение улучшится, поздравлять с наступающим восемнадцатым годом? Все это звучало бы фальшиво.

* * *

Таки закончился роковой 1917 год.

* * *

Из событий в ноябре помню еще одно. Ко мне на квартиру прибежал весьма расстроенный Пятаков75.

Нужно сказать, что Пятаковых было несколько, кажется, шесть. Старший был Георгий, очень известный тем, что он был впоследствии народным комиссаром и казнен при Сталине. Он же играл видную роль в событиях, разыгравшихся в Киеве в октябре 1917 года. Он принадлежал к партии большевиков. Другой, его брат Лев Пятаков, тоже был большевиком и председателем Ревкома76. По-моему, младший Пятаков был монархистом. Вот этот именно и прибежал ко мне на квартиру и рассказал, что предыдущей ночью его брата Льва увезли по Литовско-Брестскому шоссе и там расстреляли.

Отец этой семьи был известный всему Киеву сахарозаводчик. Пятаковы жили на Кузнечной улице, ниже меня, в своем особнячке. Жена Пятакова-отца была урожденная Мусатова, очень уважаемая дама либеральных взглядов. Вот эти-то либеральные взгляды в сердцах ее сыновей расцвели и большевизмом, и монархизмом.

Вспоминаю, когда я принял решение поступить в 1914 году в 166-й пехотный полк добровольцем, то она просила зайти к ней. Очень тронутая, она надела на меня иконку, таинственно и стыдясь самой себя. Семья Пятаковых была очень дружна с Билимовичами, в особенности с Антоном Дмитриевичем, математиком.

Была еще певица, происходившая из семьи Мусатовых. Она вышла замуж за Кульженко, брата Михайлы, и выступала под именем Мусатовой-Кульженко. Хотя ее приглашали петь в симфонических собраниях, очень фешенебельных, но успеха как певица она особенно не имела. Александр Дмитриевич Билимович ее поддразнивал в этом смысле, но она не обижалась.

1918 год начался с того, что четвертого января я получил телеграмму от исчезнувшего Лохова: «Благополучно, но с боем пробились на Дон». Таким образом, начало восемнадцатого года явилось для меня началом Гражданской войны.

Затем, в январе, произошли события, которые именуются в официальной литературе всеобщим восстанием Киева против Центральной Рады. Такого всеобщего восстания никогда не было. Были частичные выступления. Из последних особенно выпячивается восстание рабочих киевского завода «Арсенал». Что оно раздуто, следует из того, что я о нем почти ничего не помню. Если бы оно было таким, как его описывают, то я бы его увидел собственными глазами. А я его не видел потому, что «Арсенал» находился от меня в четырех километрах на Печерске77.

* * *

Реальным для меня было наступление советских войск на Киев, когда в середине января бывший царский полковник, а тогда командующий этими войсками Муравьев открыл огонь по городу из полевых и более тяжелых орудий.

Принимая во внимание, что полевое орудие било примерно с восьми километров, надо думать, что Муравьев начал стрелять, подойдя к местности, которая тогда называлась Нивкой. По мере приближения огонь усиливался, и длилось это в течение одиннадцати суток, днем и ночью78. И, наконец, огонь прекратился, и советские войска вошли в Клев.

Из событий тех дней помню следующее.

* * *

Наш особняк был защищен высокими домами, но тем не менее в саду разорвалась шрапнель, а в зале случилось даже необъяснимое происшествие. Хотя ставни были закрыты, но на паркете оказался осколок разорвавшегося снаряда. Он пробил закрытые ставни и стекло. Это все было еще ничего. Неприятны были пулеметы. Они стояли на Кузнечной, точнее сказать, на углу Терещенковской и Караваевской. И обстреливали Кузнечную, где ожидалось выступление противника. Этот пулемет был нам опасен, потому что он иногда переводил огонь, обстреливая то одну улицу, то другую, и, следовательно, очередь могла прошить наш домик. Поэтому я приказал всем домашним становиться за печи. Но пулеметчики, по-видимому, это понимали и, когда настраивали его на обстрел другой улицы, пулемет замолкал.

* * *

Была еще одна неприятность. Водопроводы не действовали. Поэтому воду доставали из немногочисленных действовавших еще колодцев. У каждого такого колодца стояла большая очередь.

Когда шрапнель начинала колотить по очередям, они разбегались, но затем выстраивались опять.

* * *

В ночь на 26-е января бомбардировка была особенно жестокая. Поэтому утром, когда она прекратилась, я вышел на улицу посмотреть, что произошло с близкими мне людьми. Прежде всего я отправился в дом Мороза, который в эту ночь получил двадцать девять прямых попаданий. Дарью Васильевну я нашел в подвале, откуда и вытащил ее. Она рассказала мне, как прошла ночь, и этот рассказ был впоследствии помещен в журнале «Малая Русь»79. Все население дома Мороза, когда начался его обстрел, бросилось в подвал, несмотря на то, что там было темно. Там люди ждали всего, и вдруг произошел взрыв в самом подвале. Это каким-то образом взорвалось паровое отопление. Раздались страшные крики — ведь там набилось около трехсот человек, но никто не пострадал.