Неизвестный Тарковский. Сталкер мирового кино - Ярослав Александрович Ярополов

это хороший человек. Ибо что есть сегодня хороший человек? Лишь когда знаешь, что готов пожертвовать собой, можно добиться воздействия на общий процесс жизни, по-другому не выйдет. Цена – это, как правило, наше материальное благосостояние. Нужно жить так, как говоришь, дабы принципы перестали быть болтовней и демагогией.

Милан, пресс-конференция. На экране Тарковский, его жена. Видны Ростропович, Любимов. Тарковский очень взволнован, лицо бледно, его рука нервно теребит авторучку…

Автор. 10 июля 1984 года. Палаццо Себелиони в Милане. Он приехал из Швеции, чтобы на международной пресс-конференции заявить, что хочет остаться на Западе. «Это самый отвратительный момент моей жизни», – говорит он. Юрий Любимов, который вместе с Ростроповичем сидит рядом, вспоминает его растерянным и нервозным. Он подробно рассказывает о своих многочисленных попытках достичь приемлемого соглашения с советскими кинодеятелями. Но с ним обошлись бесцеремонно, его письма остались без ответа. Холодное молчание – такова была реакция на его письмо к партийному руководству, в котором он просил о выезде своего тринадцатилетнего сына и своей восьмидесятидвухлетней тещи. «Из этого всего я понял, что меня ненавидят, – сказал он. – Если бы хоть раз они ответили мне по-человечески, я бы не покинул родину. Для меня это трагедия. Они оттолкнули меня».

На вопрос репортера, в какую страну он теперь направится для жительства, он ответил, что еще не знает этого: «Для нас самое главное – принять это решение, все остальное уже не имеет никакого значения!»

Париж. Интервью дает советский режиссер, работающий во Франции, Отар Иоселиани.

Когда его спрашивали, почему он все же остался здесь, он отвечал: «Чтобы досадить им». И все же это – люди, которым нельзя досадить, которых абсолютно нельзя изменить. Боль, причиненная ему, боль утраты привычного окружения, среди которого он прожил 50 лет, не была ни в коей мере связана с мечтой о жизни на Западе.

Правда, он испытал нечто вроде удовлетворения. Но он постоянно говорил мне, что здесь царит определенная примитивность мышления, мелкобуржуазный склад ума, которого он не переносит. Он становился все печальнее и в заключение сказал, что на земле нет рая и что человек рожден, чтобы быть несчастным. С самого начала он был осужден на несчастье, страдания и печаль.

Сент-Джеймский собор. Продолжение выступления Тарковского. Тарковский у микрофона, переводчица…

Тарковский.…Я не мог бы жить, зная, что жизнь еще приготовила для меня. Жизнь потеряет всякий смысл… Если бы я наверняка знал, что со мной произойдет, какое значение будет иметь все? Я говорю, конечно, о своей личной судьбе… В этом незнании есть какое-то невероятное, какое-то нечеловеческое благородство, перед которым человек чувствует себя младенцем – и беззащитным, и охраняемым. Все так устроено, чтобы наше знание было неполным, чтобы не осквернить бесконечность, чтобы оставить надежду, ибо счастье заключается в незнании. Незнание – благородно, знание – вульгарно.

Автор. Он был приглашен в Лондон в Сент-Джеймский собор выступить с докладом об Апокалипсисе. Он говорил о себе. Книга Откровений была его темой, его собственная жизнь приняла для него апокалиптический характер. «Блажен читающий, и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко», – он относил это непосредственно к себе.

Берлин. Вид ресторана и бара «Париж».

Автор. Зима 1984/85 года. Вновь Берлин. Изредка он покидает квартиру на Гекторштрассе, в баре «Париж» он общается лишь с немногими людьми.

Планы, планы. С Клюге он хочет сделать фильм о Рудольфе Штейнере[15]. С «Гофманианой» дело не продвигается. Ему дают понять, что в кинобизнесе все определяют деньги. Поэтам там трудно. В издательстве «Ульштайн» выходит его книга «Запечатленное время». Мысли об искусстве, эстетике, поэтике кино – тексты, в большинстве своем написанные им еще в Москве. На Берлинском кинофестивале он чувствует, что ему уделяют мало внимания. Он предполагает, что им хотят пожертвовать в угоду кинокоммерции Восток – Запад. Часто он подавлен, ссорится с женой, устает, замыкается в своей меблированной квартире. Все еще жизнь на чемоданах.

Скромная меблированная квартира в Берлине, мы видим ее интерьер.

Из дневника Тарковского. 27 февраля 1985 года. Берлин – отвратительный город. Надо уезжать отсюда по возможности быстрее. Меня на фестивале оскорбили, обошлись со мной так, как это могли бы сделать в Москве. Я лечу 1-го. С немцами полная неясность в отношении здешних возможностей.

И снова Готланд. Мы присутствуем при съемке финального кадра с мальчиком, сыном героя. Он поливает дерево, посаженное отцом, ложится под деревом. – Оператор у кинокамеры, рядом – Тарковский.

Автор. Наконец-то Готланд. Наконец-то работа над фильмом «Жертвоприношение». Съемки последних эпизодов. Такое чувство, что он хочет вместить в эту ленту все – сведение счетов с материальностью нашего времени, с его безбожностью, с отсутствием духовности. Также сведение счетов со своей женой, которую он всерьез считает ведьмой, с этой своей ненавистью и любовью одновременно, которой он в фильме воздвигает сомнительный памятник, показав эту истеричную эгоцентристку с величайшей точностью, вплоть до деталей, до заколки в волосах.

Он словно одержим и при этом скачкообразен в эмоциях: то дарит теплотой, радостью, сердечностью, то вдруг становится неприступным, злым.

На экране– фрагмент из фильма «Жертвоприношение». Начальные кадры – разговор отца с сыном. Вернее – говорит отец, сыну нельзя говорить после операции на горле: «Подойди сюда, помоги мне, Малыш. Ты знаешь, однажды, давно это было, старец из одного монастыря, его звали Памве, воткнул вот так же на горе сухое дерево и приказал своему ученику – монаху Иоанну Колову – монастырь был православный, приказал ему каждый день поливать это дерево до тех пор, пока оно не оживет. Положи сюда камень… И вот каждый день Иоанн по утрам наполнял ведро водой и отправлялся на гору, поливал эту корягу, а вечером, уже в темноте, возвращался в монастырь. И так целых три года. В один прекрасный день поднимается он на гору и видит: его дерево сплошь покрыто цветами! Все-таки, как ни говори, метод, система – великое дело. Ты знаешь, мне иногда кажется, что если каждый день точно в одно и то же время совершать одно и то же действие, как ритуал – систематически и непреложно – каждый день, в одно и то же время непременно, то мир изменится, не может не измениться…»

Из дневника Тарковского. 6 марта 1985 года. Шведы ленивы и медлительны и интересуются лишь выполнением каких-то формальностей. Съемки следует начинать в 8 часов и ни минутой