Лес - Челси Бобульски

он, когда я пожимаю плечами и пытаюсь отмахнуться от его комплимента. — Это правда. Я не позволю тебе скромничать. Да, у меня был эликсир, но я бы никогда не прошёл через лес, если бы ты не направляла меня или не защищала от этих тёмных чудовищ. Получив сообщение, оставленное для меня родителями, зная, что они в безопасности — или, если не это, то, по крайней мере, зная, где их искать дальше, я не могу должным образом описать облегчение, которое приходит с этим знанием.

Я прочищаю горло.

— Ну, это моя работа, ты же знаешь. Проводник и страж. Это есть в моём руководстве.

— Возможно, но это, безусловно, не твоя работа — давать шанс такому путешественнику, как я, выслушивать его, когда он говорит, что ему нужна помощь, приютить его, накормить и одеть, или показать ему, что в этом мире есть удивительные вещи, которые он может держать в секрете в течение всей его жизни.

— Такие, как телевизор?

Он сокращает расстояние между нами, его руки робко, робко касаются моих рук.

— Как ты. В тебе есть что-то такое, Винтер, что сияет ярче пламени свечи. Ты открыла мой мир. Ты показала мне, что правильный человек может сделать такого бедного дурака, как я, счастливее, чем он когда-либо считал возможным.

Он переплетает пальцы с моими. Его глаза темнеют, а голос царапает что-то в горле.

— Честно говоря, я не знаю, что бы я без тебя делал.

Я знаю, что должна сказать. Я должна сказать, что это смешно, что мы едва знаем друг друга, и мы не могли бы почувствовать такую сильную связь всего через пару дней. Я должна сказать, что эта чушь о любви с первого взгляда придумана Голливудом и компаниями, выпускающими поздравительные открытки, чтобы заставить молодых, впечатлительных девушек хотеть посмотреть каждую романтическую комедию и умолять своих парней купить им открытки на День Святого Валентина и, когда-нибудь, спланировать идеальную свадьбу, такую, с которой сами феи из сказки не могли бы конкурировать.

Я должна сказать, что я из тех девушек, которые никогда ни во что из этого не верили. Меня воспитали прагматичной, ещё до того, как исчез папа, и я поняла, что мир — это не волшебное место, хотя магия существует, и я вижу её каждый день. Это суровый мир, где людей могут отнять у тебя в одно мгновение, и лучше держать своё сердце закрытым, просто делать свою работу, двигаться вперёд и никогда, никогда в жизни не задавать вопросов, потому что вопросы могут привести к несчастью, подозрениям, чувству вины и всем тем другим эмоциям, которые формируют слёзы на твоих глазах, когда ты не можешь заснуть по ночам.

Но я больше не та девушка. Генри показал мне, что в мелочах есть что-то волшебное — электрический разряд, который пробегает по моей спине, когда кожа соприкасается с кожей; неописуемая связь, которую я почувствовала с ним в ту секунду, когда его глаза встретились с моими в тот день в лесу, ещё до того, как я узнала, кто он, чего он хочет или что я единственный человек в мире, который мог бы дать ему это; то, как сильно я хочу, чтобы он поцеловал меня, что это причиняет боль, боль так глубоко внутри, что я наклоняюсь вперёд на цыпочках, мои пальцы сжимают его, мои губы в маленьком вдохе от его губ, а затем…

А затем он целует меня. Его нижняя губа танцует на моей, и это как стакан чая со льдом в самый жаркий летний день. Мои мышцы расслабляются, разум проясняется, и вот что происходит: Генри сжимает руки вокруг меня, его губы мягкие, как лепестки розы, его тело твёрдое и сильное прижимается к моему. Он мог бы укутать меня, как в одеяло, и заставить исчезнуть, и это был бы лучший подарок, который кто-либо когда-либо мне дарил. Иметь своего собственного стража.

Желание, потребность так велики, что душат меня.

Я отталкиваюсь от него.

— Остановись. Я не могу этого сделать.

Он прикладывает руку к сердцу.

— Прости меня. Я думал…

— Ты думал неправильно. Я… я не хочу этого.

Мой голос срывается на словах, но я резко вдыхаю и представляю, что воздух в моих лёгких — чистая сталь.

— Ты мой друг, Генри. Это всё. Что бы ты ни думал, что чувствуешь между нами, я не чувствую того же самого.

Он делает шаг назад, и внезапно в комнате становится слишком холодно. Он опускает взгляд на ковёр под нашими ногами, его волосы закрывают от меня его лицо. Мои руки тянутся к нему, но я отдёргиваю их. Так и должно быть. Чего добьешься, если сказать ему правду?

Будет только больнее прощаться, зная, что то, что у нас было, было больше, чем работа, больше, чем дружба, больше, чем подростковые гормоны, или любое другое объяснение, которое наука могла бы придумать, чтобы объяснить, почему я никогда ничего так сильно не хотела, как хочу, чтобы он был здесь, рядом со мной.

— Прости меня, — снова говорит он.

— Ты хороший парень, Генри…

— Я должен спуститься вниз, — говорит он. — Твоя мать скоро придёт за мной, если я этого не сделаю.

Он направляется к двери. Я хватаю его за руку, останавливая его.

— Не надо, — говорю я, и слова застревают у меня в горле, скользят по языку «я хочу, чтобы ты остался, я тоже что-то чувствую, пожалуйста, не оставляй меня завтра», но вместо этого я говорю: — Не злись. Я не хочу ссориться в нашу последнюю ночь вместе.

Он сдувается.

— Я не сержусь, Винтер, — говорит он, — но я не могу с чистой совестью сказать, что я не разочарован. Но это не твоя вина. Я неправильно истолковал ситуацию.

Я указываю на тарелку с «Орео».

— Я принесла тебе десерт.

— Я обнаружил, что не очень голоден.

Я киваю, боль в груди слишком острая, слишком тяжелая, слишком невыносимая, чтобы дышать или думать.

— Ладно. Спокойной ночи, Генри.

Он кланяется.

— Спокойной ночи, мисс Пэриш.

Он выскальзывает за дверь, а я падаю на кровать, тихо плача, чтобы никто не услышал.

* * *

Я не могу уснуть. Я крадусь вниз и заглядываю в гостиную. Генри лежит на диване, закинув руку за голову, его губы слегка приоткрыты. Его глаза закрыты, а дыхание ровное. Я беру стакан воды с кухни и несу его в кабинет.

Я сижу за столом моего отца, мои руки скользят по тёмному дубу и кожаному пресс-папье, и я задаюсь