Пленница - Борис Седов

Настенные электронные часы показывали «16-00» и «+26о С».

«Черт!.. Полчаса на то, чтобы высушить голову и накраситься. — Девушка протянула руку к валявшемуся на трюмо пульту и включила кондиционер. — Еще десять минут, чтобы одеться. Потом разогреть в микроволновке пиццу, заварить кофе и перекусить — четверть часа. На всё про всё, если округлить на пять минут… Черт! Из-за проклятого бойлера в этом подвале парилка как в тропиках!.. Итак, если округлить на пять минут, то на все про все уйдет приблизительно час. До пяти вечера. Итого, остается четыре часа на то, чтобы в последний раз покопаться в хакерской обучалке. Потому что в девять должен прийти Монучар. Во всяком случае, обещал, что придет.

Правда, последнее время цена его обещаниям, к сожалению, ноль.

Но, если все же придет, — загадочно улыбнулась Тамара и достала из выдвижного ящика богатый набор косметики от Шанель, — тогда его ждет большой новогодний сюрприз!

А что ждет при этом меня?

Эх, пожалуй, не стоит думать о грустном!

Минуло чуть больше двух с половиной лет ее пребывания у Монучара. И чуть меньше двух с половиной — с того момента, как она перебралась из тесной каморки в эти «апартаменты». Довольно просторные и уютно обставленные дорогой итальянской мебелью. С джакузи. С холодильником, всегда набитым продуктами, и микроволновкой. С хорошим компьютером и дорогим телевизором. С богатой библиотекой и несколькими спортивными тренажерами. Даже с компактным солярием, оборудованным в ванной, и кондиционером. Та тесная келья, в которой Тамара провела первый месяц у Монучара, и эта просторная комната площадью не меньше шестидесяти метров — день и ночь. Вернее, наоборот — ночь и день. Общее между ними лишь то, что и та, и другая расположены в подвате большого особняка и не имеют окон.

В тот день, в июле 1992-го, когда она впервые вошла в эти «апартаменты», Тамара даже онемела от восторга, не в состоянии осознать в полной мере, в каких комфортных условиях ей теперь предстоит обитать. Бродила по комнате, нерешительно касаясь новеньких — только из упаковки — вещей. Перебрала несколько компакт-дисков с незнакомыми компьютерными играми, пару раз подтянулась на тренажере, придирчиво проинспектировала трехкамерный холодильник.

— А зачем столько жратвы?

— Мне случается уезжать на какое-то время из города. На день, на два. Бывает, и дольше. — Опершись плечом о косяк, Монучар стоял в дверном проеме и с улыбкой наблюдал за обалдевшей от столь щедрого подарка Тамарой. — Так что учись обращаться с микроволновкой. Руководство в столе.

— Класс! Мне это нравится!

— Я рад. Ты все осмотрела? Тогда сразу рассказывай, чего не хватает. Чего я не предусмотрел?

— Ты предусмотрел все, генацвале. — Девочка подошла к Монучару, крепко прижалась к своему благодетелю. Узенькая ладошка скользнула ему за ворот халата, тонкие пальчики коснулись пушистых волос на груди. — Я даже представить себе не могла, что здесь все будет так здорово! Конечно, я бы не отказалась, чтобы в этих хоромах было большое окно, а еще лучше балкон.

— Вместо окна здесь лампы дневного света. — Моча коснулся губами Тамариного лба и несколько раз провел ладонью вдоль ее позвоночника. Она слегка вздрогнула и постаралась прижаться к Монучару как можно плотнее. — А вместо балкона ты будешь выходить в сад. Правда, только по вечерам. И каждый день, к сожалению, не получится.

— Переживу. Генацвале, ты сможешь где-нибудь купить живых карасей? Или зеркальных карпов? Я хочу попытаться развести их в прудах.

…Прошло две недели с того памятного дня, когда чуть было не рассыпались, словно карточный домик, их добрые отношения с Монучаром. Спасибо Науму Зиновьевичу, выступившему в роли арбитра во вспыхнувшем по ее, Тамариной, инициативе конфликте и уладившему его за считанные минуты.

Тогда девочка впервые получила возможность ненадолго выйти в ухоженный садик, разбитый перед крыльцом. И с этого дня вылазки за пределы коттеджа повторялись не раз. Правда, только по вечерам. И частенько на вопрос: «Я пойду прогуляюсь?» Монучар отвечал: «Нет, сегодня не выйдет». Причем, налагая запрет на очередную прогулку, грузин никогда не объяснял Тамаре причину — просто «Не выйдет», и всё. В свою очередь, девочка ни разу не спросила «А почему?». Она даже особо не задавалась этим вопросом.

Ей вполне хватало того, что Монучар опять почти каждый вечер проводил в ее комнатушке, молча наблюдая за тем, как девочка топчется на «беговой дорожке» или работает над растяжкой. Опять они вместе решали задачки по физике и математике. Крутили на видеомагнитофоне кассеты с плохо дублированными американскими боевиками или ужастиками. Только теперь Моча уже не притыкался, как бедный родственник, на краешек табуретки, а, подоткнув повыше подушку, удобно разваливался на кровати. Тамара устраивалась рядом и крепко прижималась к своему генацвале. Монучар обнимал ее за хрупкое плечико… Спроси он хоть раз после такого «просмотра», о чем был только что закончившийся фильм, она не смогла бы внятно ответить на этот вопрос. Потому, что на протяжении полутора часов едва ли бросила хоть один взгляд на экран. Лежала, блаженно зажмурив глаза, краем уха слушала гнусавый речитатив переводчика и думала о том, как же ей сейчас в кайф.

Как же она влюблена в этого таинственного и великодушного мафиози!

Он снился ей по ночам, и потом девочка стеснялась вспоминать эти сны. Но она вспоминала, потому что от этого сладко захватывало дух, а трусики между ног намокали, и было не удержаться от того, чтобы не запустить в них ладошку. Легонько поглаживая набухший от возбуждения клитор, Тамара снова и снова прокручивала в воображении эти срамные грезы. Вот только приходили они, к сожалению, не каждую ночь. А так хотелось…

Тогда Тамара, чтобы искусственно вызвать подобные сны, начала каждый вечер, лежа в постели, фантазировать о себе и Монучаре. И фантазии эти бывали порой столь откровенны, что ей было стыдно за них даже перед самой собой.

…Вот Моча однажды говорит ей:

«Я тут подумал и решил, что, пожалуй, ты права насчет душа. Не дело это — мыться в неуклюжем маленьком тазике, поливая себя из кувшина. Пошли, я тебя провожу к себе в ванную. Только у меня не в порядке смеситель, порой из крана может хлынуть крутой кипяток, и ты запросто ошпаришься так. Поэтому мне придется быть постоянно рядом с тобой. Ты ведь не будешь стесняться?» Она ответит: «Нет».

Хотя, конечно, это будет неправдой. Она будет стесняться. Еще как будет стесняться, но сколь сладостным будет это стеснение!

Они вместе зайдут в большую красивую ванную комнату. И тогда Монучар ей предложит:

«Давай я тебе помогу раздеться, Тамара. Садись вот на этот диванчик».

Сначала он снимет с нее носочки. И удивится:

«О, Господи! А чего у тебя такие ледяные ступни? Давай-ка погрею».

Он разотрет ей ступни ладонями. Потом присядет на корточки и прижмет ее ноги к своему, всегда покрытому по вечерам жесткой щетиной, лицу. И при этом ему будет отлично видно, что на его пленнице сейчас беленькие прозрачные трусики, сквозь которые видно всё-всё-всё…