Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада - Лев Федоров

Однако опасность оставалась всегда и везде. Свидетельством тому может служить, в частности, приказ по ВОХИМУ от 29 ноября 1934 года за № 0012. В нем Я. М. Фишман был вынужден констатировать, что «за последнее время в Биохимическом институте имело место два случая пожара». Соответственно, пришлось обращать внимание на это начальника института И. М. Великанова и намечать меры по… [228]. Как видим, даже после переезда из Москвы во Власиху такие вещи, как пожар на месте работ с биологическим оружием, был очень опасен.

Между тем документ, который бы регламентировал работу в Красной армии со штаммами опасных патогенов, появился не сразу. Лишь 13 октября 1937 года новый армейский начальник Санитарного управления Ф. В. Рыбин утвердил «Инструкцию о порядке обращения, хранения и отпуска патогенных культур, вирусов и ядовитых продуктов в лабораториях РККА» [229].

Впрочем, как оказалось, легче от этого не стало.

В гражданской сфере дела обстояли еще хуже.

Потому что право на работы с особо опасными инфекциями с 1960-х годов давало Третье главное управление при Минздраве СССР. Формально именно это ведомство должно было обеспечивать безопасность работ по ядерному, химическому и биологическому оружию, выполнявшихся на гражданских предприятиях страны. Но это — о гражданских объектах. А права контроля за этим военным объектом, как уже говорилось, не было даже у КГБ.

Впрочем, надзор этот довольно часто носил слишком формальный характер. Во всяком случае, известно, что для ускорения получения разрешения на работу в новом корпусе ВНИИ ПМ в Оболенске директор института генерал Н. Н. Ураков не брезговал обыкновенными подтасовками. Руководство «Биопрепарата» об этом было хорошо осведомлено, однако практически не вмешивалось в попытки «ускорения». Результатом этой безответственности стали случаи внутрилабораторных заражений персонала [6].

Несмотря на кажущуюся строгость, на самом деле работники ВБК зачастую просто пренебрегали элементарными нормами безопасности при выполнении работ с возбудителями особо опасных инфекций. Известен, в частности, случай нелегальной перевозки дифтерийного штамма из Москвы из ВНИИСинтезбелка. Известно и о довольно шумном, хотя и вполне советском, обсуждении в подполье ВБК случая кражи штамма туляремии из военно-биологического института в Свердловске с последующей перевозкой его, по существу, «в кармане» в институт в Оболенске [6].

Вопросы без ответов:

«Мне понятно стремление ученого, военного биолога или химика разгадать какую-нибудь загадку природы. Мне понятно стремление заработать деньги на сложной и опасной работе испытателей чего-нибудь страшного. Но мне непонятно, почему я должен находиться рядом с ними и почему от их добросовестности, любопытства или заработка должны зависеть жизнь и здоровье моих близких. Мне крайне неуютно стало на моей родине, превращенной в экологическую, биологическую, химическую сковородку — полигон для испытания моего терпения» [26].

Аналогичная практика была характерна и для институтов системы МСХ СССР. В частности, в приказе по МСХ СССР № 113-15сс от 30 мая 1963 года были названы случаи неоднократного выноса возбудителей особо опасных инфекций за пределы закрытых зон институтов, которые занимались работами по созданию биологического оружия против животных — ВНИИ ветеринарной вирусологии и микробиологии (Покров, Владимирская область), а также Джамбульского научно-исследовательского сельскохозяйственного института (ДНИСХИ, ст. Отар, Казахстан). Безответственная практика сопровождалась множеством случаев заболеваний скота у частных лиц.

К сожалению, издание строгих секретных приказов не приводило к реальным изменениям в области безопасности. Во всяком случае, именно через несколько месяцев после упомянутого «строгого приказа» в отношении ДНИСХИ на ст. Отар разразилась эпидемия крупного рогатого скота. Подчеркнем также, что возбудителем оказалась чума крупного рогатого скота, ранее на территории СССР неизвестная, а завезенная из-за рубежа.

История распорядилась так, что военно-биологические работы в Советском Союзе с самого начала «породнились с органами». В 1930-х годах они и поставляли кадры в биологические «шарашки» и даже вели работы по созданию биологического оружия. Они же начиная с 1920-х годов истово следили за прятаньем медицинской статистики по эпидемиям, вызванным опасными патогенами, от любопытствующих, то есть от всего общества. И с тех пор мало что изменилось.

А уж «разрешали» или «не разрешали» работы наши «органы» всегда.

Так что не приходится удивляться, что разрешение на проведение генетических исследований со штаммом чумного микроба в Москве в институте ВНИИСинтезбелок давал в 1976 году лично председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов [6], а не какой-то там МЗ СССР. И доклад о том, чем закончилось дело с упущенным облаком рецептуры оспы во время испытаний боевого штамма в 1971 году в Казахстане и Узбекистане, генерал П. Н. Бургасов сделал именно Ю. В. Андропову [171]. Ну а разбирательство в связи с биологической катастрофой, случившейся в Свердловске в 1979 году из-за упущенного вследствие безответственных действий армии боевого штамма сибирской язвы, возглавил заместитель председателя КГБ СССР В. П. Пирожков [21].

Было у спецслужб и еще одно занятие — небезопасная для всего человечества разведывательная активность. Дело в том, что, в отличие от ядерных секретов, прописанных на бумаге, штаммы возбудителей особо опасных инфекций чрезвычайно опасны. Они опасны для всех: и для самих разведчиков, и для жителей нашей страны, и для всего мира. Ниже еще будут обсуждаться пути попадания штаммов особо опасных патогенов в нашу страну. В наши дни, по прошествии многих лет после будто бы отошедших в историю «подвигов», нельзя не подчеркнуть, что советская разведка без должных оснований много раз ставила мир на грань биологической катастрофы.

На этом направлении одновременно действовало до 60 советских агентов, и, как правило, один «пакет» живых биологических образцов ежемесячно уходил в Москву. Были и потери: в начале 1990-х годов как минимум двое биологических разведчиков, регулярно занимавшихся транспортировками опасных посылок, внезапно умерли при загадочных обстоятельствах, скорее всего из-за утечек из смертоносных контейнеров (майор Д. Каширин в 1990 году, подполковник Л. Дуганов — в 1993 году) [15].

Осталось задаться вопросом, а готовы ли были наши секретные биологи — в военной форме и без нее — к отражению тех биологических атак, которые они активно готовили против других?

Нет, не были. Приведем пару примеров.

В 2002 году академик Л. С. Сандахчиев заявил насчет создания в Советском Союзе противовирусных препаратов, что «до 1980 года было всего два таких препарата, и оба весьма неэффективны» [230]. А между тем это обстоятельство не помешало самому Советскому Союзу вести себя агрессивно и противоестественно. Так, в 1971 году в СССР было испытано эффективное биологическое оружие на основе вируса оспы [171, 199]. И хотя испытания сопровождались утратой контроля над аэрозольным облаком и гибелью людей в Аральске, Советский Союз не известил об этом ВОЗ. А между тем защитить жителей тогда он не смог бы, если бы начавшуюся эпидемию не удалось остановить организационными [171], а вовсе не медицинскими мерами — нельзя защитить людей неэффективными противовирусными препаратами от очень эффективного биологического оружия.