Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - Тилар Маццео

Была еще одна тюремная традиция. В первый день ареста заключенных жестоко избивали314. Часто это давало свои плоды, потому что на второй или третий день многие становились более сговорчивыми. Ирена никогда не рассказывала об избиениях в тот первый день или последующие, но другие с ужасом вспоминали о пытках. Били в лицо кулаками и сапогами, выбивая глаза, ломали кости резиновыми дубинками, паяльными горелками прижигали лицо и грудь. Выбивали плечи. После истязаний хромающих, окровавленных, часто без сознания, заключенных бросали обратно в камеры, оставляя их дожидаться, пока в воротах не покажутся крытые тюремные грузовики, чтобы отвезти их в Павяк. 20 октября 1943 года среди этих избитых, полуживых тел была и Ирена. В темном кузове в тот первый день она пыталась прогнать из головы боль и страх, пока грузовик гнал по городу, а его гудки звучали безутешным рефреном, но болью отдавалось каждое движение.

В Павяке тюремная охрана провела Ирену вниз по широким каменным ступеням. Тех, кто не мог стоять, тащили, и несколько мрачных врачей и медсестр вытаскивали из грузовиков тех, кто был в самом тяжелом состоянии, и грузили их, стенающих, на брезентовые армейские носилки. Официально Павяк был тюрьмой для политических заключенных, ученых, студентов, врачей и интеллигенции из подпольных университетов и Сопротивления. Но на самом деле это была печально известная секретная тюрьма гестапо, и закон здесь не действовал. Треть из тех, кто прибыл в тот день вместе с Иреной, будут казнены. Большинство других, брошенных в ночные грузовики, погибнут. Предназначенных для отправки в концлагеря Равенсбрюк и Освенцим вытаскивали на тюремный двор и избивали прикладами винтовок, загоняли в автобусы, приковав наручниками друг к другу315. Ирена знала, что впереди ее ждет то же самое.

Она была потрясена, увидев среди заключенных Павяка старых друзей. В ту ночь в камере Ирена и ее соседка Бася Дитрих безмолвно держались за руки316. Возбужденным шепотом, уже после отбоя, Бася рассказала Ирене, что еще одна их знакомая, Хелена Пехцин, тоже здесь. Хелена была школьной учительницей истории. С Басей Ирена жила бок о бок уже многие годы в городском районе Воля, где она была лидером харцеров и управляла общественным детским садом. Басю Ирена знала еще по первым годам своего брака с Митеком. Но у Баси тоже имелась своя тайная жизнь: она была капитаном в движении Сопротивления, известном как Powstancze Oddzialy Specjalne «Jerzyki» – «Специальные повстанческие отряды «Стрижи» – группе преданных своему делу мужчин и женщин, проводивших параллельно с сетью Ирены операции по спасению еврейских детей из гетто. Хелена была оперативным партнером Баси. К весне 1943 года, когда «Стрижи» объединились с Армией Крайовой, став частью разветвленной подпольной сети, куда входила и «Жегота», их группа уже наладила регулярную связь с Иреной317.

В то утро Ирена встретила в тюрьме еще одну свою подругу. Ядвига Янджейовская была жива! Ирена едва верила глазам. Ядвига была одной из девочек доктора Радлиньской, на несколько лет старше Ирены, и та сразу же доверилась ей. Ядвига и ее возлюбленный-еврей Хорак присоединились к Сопротивлению сразу же после начала оккупации, работая в подпольной прессе, и в течение трех лет им удавалось ускользать от гестапо. Но в 1942 году обоих арестовали. Хорака убили, а Ядвига год томилась в тюрьме, вынужденная мыть кабинеты и уборные, хотя и имела медицинское образование. Но в тюрьме уже набирала силу ячейка Сопротивления, и вскоре Ядвига стала ее частью. Сердцем этой ячейки были две пары: во‑первых, доктор Анна Сипович, дантист, и ее муж, доктор Витольд Сипович, а во‑вторых – Зигмунт Сливицкий, тоже врач, с женой, старшей медсестрой Анной Сливицкой. Все четверо были частью польского Сопротивления; женщинам, как и Ирене, было чуть за тридцать, и они были бесстрашны.

В девять часов утра на второй день заключения Ирена ждала вместе с остальными. Скудный завтрак, включавший кусок заплесневелого хлеба и стакан эрзац-кофе, был окончен. Как и традиционный, проходивший около половины девятого утра, вызов на казнь. Когда вызванных женщин выводили из камеры, Ирена опустила глаза. Она не могла смотреть на это. Выше своих потертых ботинок, вдоль щиколоток, она чувствовала красные рубцы. Ночью там ползали клопы. И стоит только чуть шевельнуть головой, как начинала пульсировать боль от вчерашних ударов гестаповцев. В девять часов стали вызывать тех, кого направляли в медицинские клиники. Ирена никак не могла собраться с мыслями. Услышав голос Ядвиги Янджейовской, вызывающей ее в кабинет дантиста, она резко подняла голову. Дантист? Мне не нужен дантист… – начала было она.

И тут ее осенило: это сигнал! Ирена молча вышла из камеры и в сопровождении охранника отправилась к дантисту.

Из окна тесного кабинета, куда ее привели, открывался вид на руины гетто318. Было сложно забыть, свидетелем чего она там была. Ева. Доктор Корчак. Ракель. Ала. Йозеф. Насколько хватало глаз, перед ней расстилалось море щебня, камней и обгоревших руин.

Когда тюремный дантист доктор Анна Сипович скользнула в комнату, Ирена поняла, что знала ее еще до войны по кругам активистов. Какое облегчение быть среди друзей! Ирена начала говорить, но Анна тут же приложила палец к губам, указав на стоматологическое кресло. Ирена кивнула. Чтобы не вызвать подозрений, Анна должна будет просверлить ей маленькую дырку в зубе и заполнить полость, которой никогда не существовало. Сидя в кресле, Ирена поняла наконец, что Анна незаметно передала ей gryps — завернутое в кусочек ваты тайное тюремное послание. Оно было от Юлиана Гробельного – Троянца – и гласило: «Мы делаем все, что можем, чтобы вытащить тебя из этого ада»319. На листке оберточной бумаги, который дала ей Анна, Ирена нацарапала в ответ самое важное: Списки в безопасности! Если Ирена не сломается под пытками, никто не узнает, где хранятся спрятанные листы. Ирена не сказала Юлиану, что списки остались у Янки. Если бы сообщение перехватили, они потеряли бы все. Это решение окажется невероятно правильным.

На протяжении нескольких следующих дней и недель поездки на аллею Шуха, как и обещал немецкий дознаватель, становились все более частыми. Иногда утром, слыша фамилии тех, кого сегодня должны были перевозить и пытать, сердце Ирены сжималось в ожидании услышать свое имя. Скоро ей сломают ногу, и шрамы, уродливые, открытые раны, побегут рваными полосами по всему ее телу и останутся с ней навсегда320.

От смерти все эти дни Ирену уберегал один-единственный факт – немцы понятия не имели, кто у них в руках. Гестапо думало, что Ирена лишь мелкий винтик, глупая молодая женщина на периферии подполья. Они понятия не имели, что захватили одного из лидеров Сопротивления, человека, ответственного за убежища для тысяч детей по всему городу. Но немцы не будут оставаться в таком неведении вечно. Превозмогая боль, Ирена рассуждала про себя. Иногда пытка была вполне терпима, и ей хватало концентрации для того, чтобы хоть на время отстраниться от страдающего тела. В другой раз избиения были ожесточеннее, и тьма захлестывала разум, мешая думать. Готова ли она умереть, чтобы спасти остальных? Она знала, что от нее зависят жизнь и смерть тысячи людей. Она вновь и вновь повторяла свою историю. Она просто социальный работник. Она ничего не знает. Ирена запретила себе даже думать об Адаме, чтобы в какой-то момент его имя не сорвалось с губ, когда она будет падать на пол от ударов.