Александр Кучин. Русский у Амундсена - Людмила Симакова

Из Вологды мы поехали по железной дороге в Петербург, но через Ярославль и Москву; другого пути в Петербург тогда ещё не было.

В Москве мы были не долго, но были в Кремле, а т. к. мы были вечером, то в собор мы не могли проникнуть, только посмотрели Царь-Колокол и Царь-Пушку.

В Петербурге мы жили до 1-го августа. Вооружив «Николая», я отправился в путь. 3 дня стоял в Кронштадте против ветра, а 15 августа был в Копенгагене. 21-го сентября я благополучно прибыл в Териберку. Установив судно, я с командой отправился в Архангельск на маленьком буксирном пароходе «Алфа». В Архангельск прибыли благополучно около 10 октября, а 20-го я приехал домой. Александр учился уже в школе, хотя ему было только 7 лет, но благодаря его выдающимся способностям, он уже хорошо умел читать. Дом был уже совсем обстроен. Построены баня и амбар и напилены были доски для обшивки дому. В марте 1897 года я ехал на «Николае» в Териберку, где он зимовал. Жалованье я уже получал 60 руб. в месяц, таким образом, зарабатывая около 500 руб. в навигацию. Весною я грузил «Николая» рыбой в Вадогубе и под пахтой[269] в Гаврилове. Летом 26 июня в Кушереке был ужасный пожар, сгорело около 100 домов и новостроящееся мореходное судно. Наш дом загорался во многих местах, но верно Бог сохранил нас, видя, что много-много было положено моих честных трудов, чтобы построить такой домик. Из Гаврилова я отправился на «Николае» в Петербург. Судно было грузное, но я вышел ещё не поздно. На пути в Петербург чуть было не погибли: был крепкий шторм от OSt-а. Мы заходили уже в Немецкое море, как вдруг налетела ужасная волна и обрушилась всей массой на палубу. Матросы бросились в кубрик, а я в это время был в каюте и только лёг на пол отдохнуть в мокрой одежде, услышав необыкновенный шум и треск, я выбежал на палубу, в открытые двери каюты бросилась вода. Штурман стоял у руля испуганный и растерянный – ещё минута и мы бы пошли ко дну океана. Но я скоро сообразил, что надо делать: отдав гроташкот и накатав руль под ветер. Судно мало-помалу начало воротиться, но т. к. воды на палубе было вровень с планширем, то я позвал команду с топорами, приказал рубить фальшборт или трали. Спустившись на фордевинд, мы скоро увидали Шетландские о-ва, и, не имея возможности обойти их по восточную сторону, я вынужден был спуститься по западную: таким образом, обойдя Шетландские острова я дошёл до зунда, отделяющего Шетландские и Оркнейские о-ва. Вскоре шторм утих и подул свежий западный ветер, благодаря которому мы скоро пришли в Скагеррак, а в 1-х числ. Окт. прибыли в Петербург.

Около 20-го Октября мы с Н. А. Карельским, который был послан помогать мне торговать рыбой, ехали по новой железной дороге из Вологды в Архангельск, только что открытой, но не дай Бог ездить по только что открытой русской дороге. Тут был такой грабёж, что уму не постижимо. Доехав кое-как до станции Няндома, мы выбрались в Каргополь и поехали на лошадях. В Дениславье, простившись с Карельским, я поехал в Онегу, а он в Архангельск. Со мной был один матрос. Приехав в Маркумусы, я купил лодочку, в которую собрали багаж и, взяв лоцмана, поехали по р. Онеги. В 10-ти верстах от Маркумус начинаются Бирючевские пороги, под которые не все решаются ехать. Но морякам ехать не столько страшно, сколько интересно, когда волна плещется в утлую лодчёнку, а течением несёт с неимоверной быстротой ближе к дому. Как легко и весело на душе ехать осенью домой и как тяжело оставлять родную семью, уезжая весною. Итак, едучи по р. Онеги в лодке мы скоро достигли г. Онеги, а там на лошадях домой. Я не узнал своего дому; после пожара торчали только одни печные трубы, а наш спасшийся домик затерялся среди пустырей. В Ноябре 1897 года я, как состоящий в запасе флота, был призван на учебный сбор в Архангельск на месяц. В этом году родилась дочь Лиза. В 1898 году в марте я уехал в Петербург, а оттуда шёл на «Николае» на Мурманский берег. Помощником у меня был Михов В. Нагрузившись в Териберке рыбой, я шёл в Петербург. Этот путь был для меня настолько знаком, что не представлял пройти большого затруднения. В Петербурге рыбой торговали недурно и хозяин был всегда мною доволен. В 1899 году из Петербурга я шёл на Мурман опять в Териберку. Этот раз помощником был Лебедь П. И. Промыслы были в этом году не важны, и нам не удалось набрать полный груз, а поэтому погонили судно в Архангельск. Команды было с 2-х судов. Дойдя до 3-х Островов, нас встретил сильный шторм от SW и мы были вынуждены стать на два якоря в становище Трёх Островов, вытравив все цепи, а т. к. якоря и цепи у меня были заправлены хороши, то и думать было нечего. Хотя много судов тогда выносило в море вследствие плохих цепей. Наконец погода утихла, и мы благополучно прибыли в Архангельск. Выгрузив рыбу, судно оставили зимовать в городе. Зимою делали ремонт.

В 1900 году я поехал в Архангельск, взял плотником и помощником И. Ф. Михова. Весною работали новый руль, ставили новую фокмачту, а с открытием навигации стали покупать рыбу в Архангельске солёную для Петербурга. Весною была у меня жена в Архангельске. Нагрузившись в первых числах июня, мы отправились в Петербург. Путь в этом году был очень скорый, но торговля была в Петербурге ужасно плохая, особенно на переборную треску[270]. И я вынужден был в Петербурге прожить до 10 декабря; в этом году родилась Настя, а Александр уже учился в Городском училище в Онеге. Приехав домой к Рождеству, 18 Марта 1901 года я опять выехал в Петербург, погрузив в судно ржаной муки и крупчатки, я отправился из Петербурга в Тромсо. Путь был скорый из Петербурга до Тромсо в 18 дней. Помощником был Иван Михов, а матросы – часть эстонцы и кок Алексей Равин, который впоследствии жил несколько лет в Норвегии и участвовал в экспедиции Русанова с моим сыном Александром в 1912 году к Шпицбергену и в Карское море и погиб с ним вместе. Год этот для меня был удачней…

(Далее два листа вырезаны – прим. авт.)

чем предыдущий. Но всё же большого убытка не было.

1907 г. Саша составил русско-норвежский словарь 2000 экземпляров. У Саши промысел был не важный, но его стал увлекать этот опасный звериный промысел, и он решил идти на следующий год. В 1908 году Саша опять ушёл на промысел зверя и увёл его товарища Владимира Семёновича Гринера. Проездом через Онегу Саша снимался с нами группой, причем принимали участие наши знакомые Кондратий Иванович и Ульяна Петровна Ивановы. Весною с Колей случилось несчастье, его облила мама нечаянно кипятком, но к счастью ещё не попало в глаза. Через две недели он поправился, но он расстроился, психически больным он всю жизнь и остался. Я в этом году сходил также не дурно. В 1909 году Саша окончил Мореходное училище с золотой медалью и летом приехал в Норвегию и ходил из Тромсо на остров Ян-Майен на судне Гудмонсена капитаном, путь их был скорый. Вернувшись обратно, он побывал у меня в Люнге, но ему на месте не сиделось – он пристрастился к опасным путешествиям. Для этого он вздумал изучить океанографию. В это время, когда мне нужно было уходить в Россию, он остался в Норвегии. Он был откровенный и честный. Я его страшно любил и жалел, старался отговорить, но ничто не помогало. Он настоял на своём, чтобы ехать в Берген учиться. Прощаясь с ним, я до того был взволнован, что когда отвалил из гавани в Архангельск, долго плакал. Я почувствовал тогда, что окончательно потерял сына. Осенью родился Леонид. Пробыв зиму в Бергене, Саша поступил океанографом на полярное судно «Фрам» в экспедицию Амундсена к Южному полюсу. Зимою в 1910 году дома я не мог нарадоваться на маленького бойкого Леню, он стал понимать меня и от матери протягивал ручёнки ко мне. Я брал его на руки, носил напевая. А он слушал и тоже уркал. Весною в Архангельске я купил ему коляску и послал домой, но не долго суждено было нам порадоваться ребёнком…