Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

Как же тут красиво! Дворец Пионеров строили лучшие архитекторы. Он получился просторным, воздушным, светлым. Стены из стекла, удивительный, самый настоящий ботанический сад, каждый может гулять, слушать журчание воды… Даже если на улице холодно, здесь всегда тепло. Все новое, современное, необычное, и все — наше. Пожалуйста, пользуйся, приходи, занимайся, чем хочешь. Тут и танцы, и музыкальные студии, и хор, и своя киностудия, и театральный кружок, и изостудия, кружок кройки и шитья, театр кукол, клуб интернациональной дружбы, где можно изучать иностранный язык, какой захочешь, бесплатно.

Кружков оказалось столько, что глаза разбежались. Мы, конечно, записались в клуб интернациональной дружбы. Я — в кружок испанского языка. Мне хотелось позаниматься языком под руководством преподавателя, а не только по самоучителю, который я почти одолела.

Подружка записалась еще на курсы кройки и шитья, а я — в изостудию. На большее попросту не хватило бы времени, а жаль. Уходить из Дворца не хотелось. Он притягивал к себе. Он стал прекрасной сбывшейся мечтой, которую не перестаешь любить, хоть она и сбылась.

Дома я просто сказала, что записалась в кружки. Что это значило? Ничего, кроме того, что по определенным дням мне требовались пятачки на метро и дополнительные десять копеек на то, чтобы перекусить во Дворце.

Мы так и ездили одни, две девчонки, и старшие за нас не опасались. И правда — что может случиться с ребенком в метро или на улице? Рядом люди, они помогут.

Мы с моей подружкой Алкой, с которой сидели за одной партой все годы, начиная со второго класса, решили отправиться на съемки «Войны и мира». Прошел слух, что какие-то батальные сцены Бондарчук снимает на обширном в то время пустыре между Минской улицей и Ломоносовским проспектом. Мы никогда не видели, как снимают кино, а тут такая возможность! Целое сражение можно увидеть. Мы договорились, что не будем делать после школы уроки, а сразу, оставив дома портфели и переодевшись, отправимся глазеть на съемки.

Стояла теплая осень, конец сентября. Листья даже не все еще пожелтели. Мы были легко одеты: в платьях и кофтах. Кто-то из наших знакомых уже был на съемках и точно описал нам маршрут. Путь был неблизкий. Мы договорились не спрашивать разрешения у старших: могли не отпустить. Тем более часть пути пролегала по совершенно пустому перелеску. Проезжая часть, а по бокам деревья. И всё. Ни домов, ни людей.

Мы решили, что ничего с нами случиться не может, ведь мы опытные путешественницы по Москве, уже столько времени сами ездим во Дворец пионеров. Быстренько посмотрим на съемки — и домой. И никто не узнает. Сядем за уроки. Даже гулять потом не пойдем — вот мы какие разумные и примерные.

И вот мы идем. От метро «Филевский парк» по Минской улице, под железнодорожный мост. И — ничего страшного. Люди мимо ходят. Всё в полном порядке. Идти-то по прямой — не заблудишься. И мы идем. И уже видим вдалеке — как будто много ружей стреляет — дым от выстрелов. Значит, все правильно. И съемки идут, и дорога та. Мы замечаем, что никого, кроме нас, на дороге нет. Мы совсем одни. Ну и что? Ничего. Просто одни совсем, как никогда.

И в этот момент мы видим, как с той стороны, где идут съемки, в нашу сторону очень быстро движется плохо различимая группа людей. Что-то в этой группе нас настораживает, хотя люди эти еще очень далеко. Мы оглядываемся назад: не побежать ли нам туда, где много людей? Нет, никого не видно, мы ушли уже слишком далеко. Выбираем движение вперед. Очень скоро видим: навстречу нам бежит стая парней лет тринадцати-четырнадцати. Один из них, щупленький, маленький, ему вообще лет десять на вид, подскакивает к нам первый.

— Девчонки, а вы куда?

На лице его пакостная улыбка. Я таких искаженных странным выражением, мальчишеских лиц прежде и не видела.

— Мы на съемки, туда, — миролюбиво отвечает моя подружка.

И тут паренек свистит. И к нам подбегает вся стая. Мы понимаем, что нет нам спасения. Что они с нами сделают — об этом подумать нет времени. Мы в ужасе. Я не знаю, сколько их. Человек десять — двенадцать. Лица оскаленные, как у зверей, когда они нацелены жертву загнать.

Один из них набрасывается на подружку, но та как-то изворачивается и убегает прямо на проезжую часть. Она бежит без оглядки. А я остаюсь среди стаи. Мне на спину бросается один из них, обхватывает горло, душит, стараясь завалить… Я из последних сил кричу:

— Ааааа! Помогите!

И вдруг душитель отбегает от меня. И стая тоже. По дороге идет взрослый дядька. Он один. Но эта малолетняя стая его испугалась. В этом человеке наше спасение. Мы идем за ним. Он ни о чем нас не спрашивает. Мы тоже идем молча. Стая проносится мимо нас — с другой стороны, в том же направлении, куда — теперь уже поневоле, без всякой радости — идем мы.

И вот мы на месте. Съемки действительно идут. Зеваки стоят, наблюдают. Мы боимся всего на свете. И людей боимся, и далеко отходить от людей боимся тоже. Мы стараемся держаться поближе к массовке. Они-то точно не насильники. Они артисты.

На нас орут в мегафон:

— Девочки, отойдите!

Мы отходим на два шага и возвращаемся.

Наконец какая-то возбужденная киношная тетка самолично отводит нас подальше. Мы лепечем про то, что тут парни нас выслеживают. Она ничего и слушать не хочет.

Мы думаем, как нам возвращаться. Мы смотрим за стаей. Они мечутся с другой стороны, высматривают кого-то. До нас им далеко.

— Бежим сейчас?

— Бежим!

И вот мы со всех ног бежим туда, откуда пришли. К людям. На дороге опять никого.

Оглядываемся — и видим вдалеке силуэты двух девчонок. А за ними стая.

— Бежим!

Я задыхаюсь. Что-то с моим горлом не то. Воздух не проходит в него, нечем дышать. Я бегу уже только ногами, дыхание, кажется, остановилось. Сердце печет.

Наконец мы оказываемся под железнодорожным мостом. Людей уже видно. Не близко, но видно.

Оглядываемся — стая настигает тех девчонок.

Мы убежали! Мы спасены!

У меня ушло много времени на то, чтобы отдышаться. Сердце никак не хотело стучать в обычном режиме, трепыхалось и дрожало…

Перед тем как разойтись по домам, мы пообещали друг другу, что никогда никому про то, что с нами приключилось, не расскажем. Да и зачем рассказывать? Что это могло изменить?

Но та погоня была точно нужна. Как вполне определенный и ясный урок.

Все свои школьные годы я привыкла после уроков — до самого вечера — оставаться дома одна. Все расходились на работу. И тетя Аня работала с моего второго класса. Ей нужно было заработать трудовой стаж для пенсии. Поэтому я (как многие другие дети) приходила домой, отпирая дверь своим ключом, обедала, делала уроки.

Мне доверяли. Я казалась вполне разумным вменяемым человеком. И вот только сейчас я расскажу о двух своих грехах, которые совершала дома в одиночестве.