Цена измены - Елена Алексеевна Шолохова

class="p1">Многое Дементьев хотел бы забыть навсегда, вытравить из памяти начисто. Особенно то, что случилось с Дианой. Его грех, его фатальную ошибку, его измену. Стыд, тошнотворный, жгучий, удушающий до сих пор захлестывал, когда вдруг всплывал в уме тот злополучный вечер. Впрочем, и то, что ему предшествовало, тоже вызывало пусть не стыд, но досаду на себя и раздражение. Каким тупым и самодовольным придурком он себе казался, когда вспоминал, что ему льстило отношение Дианы: ее восторженный блеск в глазах, ее забота и услужливость, ее привычка смотреть ему в рот. Пусть он и не хотел даже в мыслях этой преступной связи, но ему было приятно ее обожание, чего уж. Это тешило самолюбие и просто повышало настроение.

Теперь же подобные моменты имели абсолютно обратный эффект. Словно после случившегося у него выработался условный рефлекс. Или же, обжегшись на молоке, Дементьев теперь дул на воду.

На новой работе тоже были какие-то женщины, молодые и не очень. С ними так же приходилось контактировать, и кое-кому он успел понравиться. Но сейчас любые проявления женского интереса неизменно доставляли внутренний дискомфорт. Даже невинный и шутливый флирт коллег из бухгалтерии, где сидели дамы, сплошь семейные и по большей части в возрасте.

Ну а более смелые заходы будили в нем и вовсе резкое отторжение. По этому поводу у него даже возник конфликт с кадровичкой, тридцатилетней разведенной женщиной.

Сначала она зачастила в их отдел или же его вызывала в кадры по любой мелочи, притом всегда была любезна и мила – это всё уже напрягало. А на новогоднем корпоративе, где их генеральный велел всем начальникам отделов непременно появиться, кадровичка, после нескольких бокалов шампанского, подплыла к Дементьеву.

– Никита Андреевич, смотрю, вы заскучали. А тут, как специально, объявили белый танец, – игриво произнесла она и соблазнительно улыбнулась. – Не откажете?

Дементьев в тот момент переписывался в мессенджере с Инной. Она как раз скинула ему фото Машиной мордашки, перепачканной шоколадной пастой.

«Полюбуйся на эту красавицу:)) Собралась я сделать крем для торта, достала нутеллу, оставила на столе и вот тебе – пожалуйста. Теперь всё вокруг в шоколаде: и стол, и стены, и она сама».

Он, улыбаясь, как раз выбирал подходящий стикер и не сразу обратил внимание на кадровичку. Тогда она повторила громче, привлекая:

– Никита! Прочь телефоны! Вы сюда пришли развлекаться!

Дементьев нахмурился, посмотрел на нее непонимающе.

– Танцевать! Идемте скорее танцевать, пока песня не закончилась!

Кадровичка потянулась к нему, но он бездумно отшатнулся. Затем отвел ее замершую в воздухе руку.

– Извините, я не танцую.

Кадровичка пару раз сморгнула с растерянной улыбкой, обескураженная отказом. Но тут же продолжила:

– У вас что-то случилось? Вы весь вечер скучаете…

– У меня все прекрасно.

– А будет еще прекраснее, если мы с вами сейчас выпьем на…

– Я не пью. Извините, – мрачнел Дементьев.

– Не пьете, не танцуете, какой вы скучный…

С непроницаемой миной Дементьев, не говоря больше ей ни слова, поднялся из-за стола, кивнул в знак прощания другим коллегам и направился к выходу.

Кадровичка поймала его уже в вестибюле ресторана, возле гардероба.

– В чем проблема? Я не понимаю.

– У меня нет проблем. Так что я тоже вас не понимаю, – пожал плечами Дементьев и попытался ее обойти. Но она придержала его за рукав.

– Вы понимаете, что вы меня сейчас унизили прилюдно? При коллегах? Завтра весь офис будет это мусолить и меня обсмеивать. Довольны?

– Я тут при чем? – вскинул он брови.

Лицо ее сделалось некрасивым и злым.

– Трудно было просто потанцевать с дамой? Вы же не калека какой-нибудь, не дряхлый пень… И я вас не в постель тянула, если на то пошло. А то, как вы поступили, это оскорбление для женщины. Плевок, если хотите. Я что, чем-то вас обидела, чтобы такое отношение заслужить? Вы же меня сейчас просто опозорили! Потому что теперь…

– Мне пора домой, – оборвал ее эмоциональную речь Дементьев на полуслове. – С наступающим.

Он аккуратно отодвинул ее с дороги и вышел на заснеженное крыльцо. Дверь за спиной захлопнулась и отсекла звуки веселья.

Зима в этом году выдалась холодная, а под конец года морозы просто свирепствовали.

«Машину придется долго греть, – поморщился он. – Самому тут как бы не околеть. И чего раньше не спохватился?»

Но потом подумалось о доме. Там сейчас светло, уютно, там его ждут. Живо представилось, как он сейчас приедет, как Митька повиснет у него на шее с разгона, как попросится на ручки Маша, как прижмет к себе Инну, пьянея от ее родного запаха. От этих мыслей на душе всегда делалось тепло и хорошо…

Что же до кадровички, то с тех пор она разговаривала с ним лишь по необходимости и сквозь зубы. Тем лучше.

Мышку, Оксану Викторовну, тоже не хотелось вспоминать. Тут чувства были самые противоречивые: от безумной ярости и отвращения до жалости, всем доводам вопреки. Она ведь даже до суда не дожила. Скончалась в медчасти СИЗО вскоре после того, как ее арестовали.

Дементьев долго думал, почему она так поступила. Рылся в памяти: может, невольно обидел ее чем-то. И ничего, кроме той давней гулянки, когда они очнулись наутро в одной кровати, ничего припомнить не мог. В его понимании это была сущая мелочь, но кто знает, что значил этот случайный эпизод для нее. Ведь она к нему вроде как питала в юности какие-то чувства...

Дементьев не злорадствовал и не ликовал, когда сообщили о ее смерти, не чувствовал удовлетворения, как другие, те, кто под этой новостью писали комментарии в духе: «Так ей и надо, мрази». Новость о похищении Мити дня три мелькала во всех новостных сайтах и всколыхнула тогда общественность.

Ему было не по себе, и хотелось скорее все это забыть. Но сам же понимал, что такое не забывается.

Митю они перевели в другую школу. И хотя сын заверял, что в новом классе ему всё нравится: и учитель, и одноклассники, и даже друзей он там себе завел, а все равно они оба с Инной были постоянно настороже.

* * *

Единственные воспоминания из всех прошлогодних событий, которые грели душу и заставляли сердце чаще сжиматься, это, как ни странно, его авария. Дурацкая, конечно, такая – ведь разбился он по глупости. О том, что шаровая опора люфтит, ему говорил друг Стаса. И предупреждал, что она может накрыться, а если это