Верные, безумные, виновные - Лиана Мориарти

– А ты очень увлекалась музыкой?

Тиффани потянула за прядь волос, прилипшую к губам. Буквально все, что она делала, было чувственным. Какой она будет, когда состарится? Невозможно было представить Тиффани пожилой. В то время как при одном взгляде на Эрику, хмуро смотрящую куда-то вдаль, Клементина видела старуху, которой та однажды станет, и морщинки посреди лба превратятся в глубокие складки, а легкая сутулость – в горб.

Представляя себе Эрику сварливой старухой, которая вечно жалуется и ворчит, Клементина почувствовала к ней нежность. Она почему-то знала: когда они состарятся, наступит необъявленное перемирие в их необъявленной войне, которая велась бог знает ради чего. Тогда они обе смогут уступить своей природной хандре. Наступит чудесное облегчение.

– Пожалуй, это было важно для меня, – сказала Клементина.

Музыка была для нее скорее не одержимостью, а отдушиной. Ей не приходилось делиться этим миром с Эрикой, за исключением тех случаев, когда подруга приходила на ее концерты, но тогда их разделяло значительное пространство – как в буквальном, так и в переносном смысле.

– Твои родители были музыкальными?

– Ни в малейшей степени, – с легким смешком ответила Клементина. – Я живу в окружении немузыкальных людей. Мама и папа. Сэм. Дети.

– Это, наверное, прикольно?

– Прикольно? – повторила Клементина.

Какой забавный выбор слов. Неужели жить в окружении немузыкальных людей прикольно?

Никто не мог бы обвинить родителей Клементины в том, что они не поддерживали ее. Они помогли ей приобрести эту прекрасную венскую виолончель (она вернула им чуть больше половины, и после рождения Руби отец сказал, чтобы не беспокоилась об остальном). Этот инструмент вызывал в Клементине так много противоречивых чувств, что иногда казался ей членом семьи. Отец гордился Клементиной сдержанно и благоговейно. Ее очень тронул тот случай, когда она заметила, что он смотрит теннис с «Классической музыкой для непосвященных», лежащей рядом на диване. Но Клементина знала, что ничто из сыгранных ею вещей не сравнится для отца с песнями Джонни Кэша.

Мать Клементины, разумеется, тоже ей помогала. В конце концов, именно она возила дочь на уроки, прослушивания и концерты, никогда не жалуясь, но по мере того, как шло время, Клементина осознала, что мать питает к ее музыке сложные чувства. Это не было осуждением – с какой стати? – но часто она воспринимала это как осуждение. Иногда ей казалось, что мать воспринимает ее карьеру как нечто несерьезное, потакающее ее слабостям, скорее как хобби, в особенности по сравнению с солидной, практичной работой Эрики. Разговаривая с Эрикой о ее работе, Пэм почтительно кивала, а занятие Клементины считала немного нелепым развлечением. «Ты все выдумываешь», – всегда говорил Сэм. Он считал, что Клементина обижается на мать за то, что та сделала Эрику частью их семьи, заставляя ее дружить с Эрикой.

– Наверное, ты чувствовала, что Эрика тебя вытесняет, – сказал он однажды.

– Нет, – возразила Клементина. – Просто я хотела, чтобы она ушла домой.

– Точно, – сказал Сэм, как бы в подтверждение своей мысли.

А как насчет Сэма? Прикольно ли то, что он не музыкант? Иногда после концерта он спрашивал ее, как все прошло, и она отвечала: «Хорошо», и он говорил: «Ну и прекрасно», вот и все. Ей становилось немного грустно, потому что, будь он музыкантом, у них было бы гораздо больше общего. Она знала несколько пар, которые вместе работали в оркестре и постоянно говорили о работе. У Энсли и Хью, к примеру, было соглашение разговаривать о работе только до моста Анзак, а иначе они входили в раж. Клементина не могла себе этого вообразить. Они с Сэмом разговаривали о других вещах. Дети. «Игра престолов». Их семьи. У них не было потребности разговаривать о музыке. Это было не важно.

Теперь Эрика сидела прямо, словно приподняв себя.

– Я видела, как Клементина впервые услышала виолончель, – сказала она Тиффани. В ее голосе безошибочно угадывалась слезливость. – Мама одного мальчика из нашего класса играла на виолончели, и однажды она пришла в школу и сыграла для нас. Мне понравилось, но, взглянув на Клементину, я увидела, что она как будто в нирване.

Клементина припомнила, когда впервые услышала эти роскошные звуки. Она не знала, что подобные звуки бывают на свете и что обыкновенная с виду женщина может извлекать их из инструмента! Именно Эрика посоветовала Клементине попросить родителей брать уроки игры на виолончели, и Клементина часто спрашивала себя: пришло бы ей в голову самой попросить? Пожалуй, нет, она постаралась бы найти способ вновь услышать виолончель, но никто даже в ее большой семье не играл на струнном инструменте.

Эрика, наверное, не помнит, что именно она это предложила, а иначе при каждом удобном случае упоминала бы об этом.

– Выходит, вы знаете друг друга с детства, – заметила Тиффани. – Здорово, когда дружба тянется так много лет.

– Мать Клементины вроде как удочерила меня, – сказала Эрика. – Потому что у меня была неподходящая «домашняя обстановка». – Она изобразила знак кавычек на словах «домашняя обстановка». – Это был не совсем выбор Клементины, верно, Клементина?

– Спасибо, что приняли меня сегодня.

Эрика сидела в синем кожаном кресле с откидной спинкой напротив женщины-психолога, которая расположилась в кресле, стоявшем под углом к ней, словно Эрика – гость на ток-шоу. Между ними стояла большая круглая кушетка с коробкой салфеток на ней. Это немного раздражало. Почему не поставить сюда кофейный столик?

– Без проблем. Из-за дождя у меня много отмен. Людям советуют по возможности не выезжать на дороги.

Психолога Эрики звали Мерилин. Так она представилась, и это имя мелькало на ее почтовой бумаге, но, по мнению Эрики, имя Мерилин совершенно ей не подходило. Она нисколько не напоминала Мерилин. Она напоминала Пэт.

Мерилин была поразительно похожа на секретаршу, несколько лет работавшую с Эрикой, которой вполне подходило имя Пэт. Этот тип лица (круглое розовое) навсегда соединился в подсознании Эрики с именем Пэт, и каждый раз, глядя на своего психолога, ей приходилось напоминать себе: Не Пэт.

– Дождь действительно невероятный, правда? – глядя в окно, произнесла Не Пэт.

Эрика ни в коем случае не собиралась тратить ни минуты оплаченного времени на обсуждение погоды, поэтому, проигнорировав это бессмысленное замечание, сразу приступила к делу:

– Значит, когда меня приглашают в гости, я всегда беру с собой баночку орешков в шоколаде. Миндаль в шоколаде.

– Вкуснятина, – одобрительно проговорила Не Пэт.

– Я сама не так уж их люблю.

Не Пэт наклонила голову:

– Тогда зачем вы берете их с собой?

– Мама Клементины обычно брала с собой орешки в шоколаде, когда отправлялась в гости. Думаю, она покупала их оптом. Она была по-своему очень расчетливой.