Записки научного работника - Аркадий Самуилович Дыкман

которому разрешили заниматься всем, чем пожелает. Фактически ни Немцов, ни Молдавский ничего не потеряли — им сохранили прежнюю зарплату, оба являлись членами ученого совета; у них были сотрудники, помещение, оборудование и, главное, возможность создавать новое. Хотя, как говорил в таких случаях Цыркин, «с ярмарки всегда неприятнее, чем на ярмарку». Мое предположение — лабораторию реорганизовал Осадченко под давлением партийного руководства, желая показать, что количество завлабов нетитульной нации в институте уменьшается. При этом порядочный и мудрый Иван Романович сделал так, что де-юре ситуация изменилась, а де-факто осталась прежней.

Борис Львович продолжал трудиться в качестве руководителя группы и сумел разработать и внедрить до своего ухода в 1975 году два катализатора. Марк Семёнович повел себя иначе. Причины его поведения для меня до сих пор неясны. В 1967 году Немцов был на коне: только что получена Ленинская премия, ежегодно выпускается восемьдесят тысяч тонн каучука, процессом с целью покупки лицензии на технологию интересуется много стран — натуральный каучук был тогда в цене. Да, тебя обидели, и обидели незаслуженно, но ведь группа есть, и работать можно. Но, к сожалению, происходит по-другому: Марк Семёнович начинает войну со своим учеником Огородниковым. Сотрудники Немцова проверяют отчеты лаборатории Сергея Кирилловича, находят ошибки, и все это докладывается на ученых советах. Причем с каждым следующим советом война становится все более ожесточенной. Как говорил Марк Семёнович, они с Огородниковым сначала решали транспортную проблему — кто на ком будет ездить, а потом аграрную — кто кого закопает. Я попал в институт, когда бой уже шел «не ради славы, а ради жизни на земле». Ни в коем случае не осуждаю поведение Немцова. Это был великий и талантливый человек, причем талантливый не только в науке, но и в музыке, и в живописи. Кто знает, выбери Марк Семёнович другой путь, может, человечество получило бы всемирно известного музыканта или художника, но, что случилось, то случилось, и человечество не прогадало, получив великого ученого. А поступки великих и талантливых людей ни осуждать, ни обсуждать нельзя — им виднее с их жизненных вершин.

Вы спросите меня: нужно ли бороться с нечестностью в науке? Конечно, нужно. Но выявлять чьи-то завиральные идеи — до обидного мелко для человека с потенциалом Марка Семёновича. Ведь внедренный изопреновый процесс при множестве достоинств имел и недостатки: большое количество загрязненных сточных вод и газовых выбросов, отсутствие сбыта отходов, неудовлетворительные показатели непосредственно на стадии получения изопрена. А Марк Семёнович почти не занимался усовершенствованием технологии, разве что вместе со своей ученицей Риммой Владимировной Качаловой работал над усовершенствованием кальций-фосфатного катализатора КДВ-15у, но как-то уж очень лениво. Поэтому у них ничего не получилось. В итоге сравнение немцовского катализатора с КФ-70 показало неоспоримое преимущество нашего контакта: мы яростно дрались за свое детище, набрасывались на проблему, как на врага или как на женщину. Победа только так и достается.

Хотя группа Марка Семёновича не выдавала научной продукции, она продолжала работать до конца 1972 года, то есть до ухода из института Ивана Романовича Осадченко. Как бы плохо ни работала группа Немцова, было невозможно представить, что Иван Романович, для которого десять христианских заповедей не являлись пустым звуком, мог лишить легендарного профессора сотрудников.

После выхода Осадченко на пенсию Марка Семёновича перевели на должность профессора-консультанта. Ему был дан четкий сигнал: получай свою профессорскую зарплату и не шуми. Но Немцов оставался самим собой и продолжал биться с Огородниковым, выступать на ученых советах, громя слабые диссертационные работы друзей дирекции. Тогда руководство института приняло ряд терапевтических мер, чтобы помешать борьбе Немцова: его вывели из состава ученого совета и лишили допуска к секретным работам. Однажды я стал свидетелем безобразной сцены. Марк Семёнович хотел войти в актовый зал, где собрался ученый совет, за ним шел я. В дверях зала стояла начальник первого отдела с какими-то листочками в руках. Немцов, сказав ей: «Здравствуй, Катенька», хотел пройти, но она перегородила ему вход со словами:

— Назовите вашу фамилию, гражданин!

— Катенька, неужели я так помолодел? — спросил Марк Семёнович, по инерции продолжая движение.

Она же буквально телом закрыла проход и еще строже потребовала:

— Скажите вашу фамилию!

— Немцов, Катенька, — все еще не понимая, в чем дело, ответил Марк Семёнович.

И тут Екатерина Андреевна стала пунцовой — нелегко делать гадости — и явно с большим нежеланием сообщила:

— Вас нет в списках, Марк Семёнович.

И покраснела еще сильнее. Очередь за нами замерла: такого в институте еще не случалось. Немцов рассмеялся:

— Да не переживай ты так, Катенька!

Затем развернулся и пошел к выходу. Я нагнал его уже на крыльце и, запинаясь, сказал:

— Простите, Марк Семёнович.

Хотя мне было не за что просить у него прощения.

— Вы, Аркадий, наверное, считаете, что я очень расстроился, и вам из-за этого неудобно? Но это не так, мой дорогой. За пять лет тюрьмы я научился допускать все неприятности только до пуговицы пиджака — точнее, ватника, так как пиджак мне был не положен. И вам того же желаю, молодой человек. Они считают, что доведут меня до инфаркта. Ни в коем случае — у них интеллекта для этого мало. Ведь, как говорит ваш шеф, из каждого свинства можно вырезать кусочек ветчины. А знаете, в чем моя ветчина, Аркадий? Я сейчас поеду на дачу и в беседке буду пить чай с вкусным клубничным вареньем, которое прекрасно варит моя жена. А они, сидя в жарком душном зале и истекая липким потом, будут бояться, не выскочит ли какой-нибудь злой Немцов и не разгромит ли предзащиту беззаветно преданного им идиота. Так что я отбываю на дачу, Аркадий. Всего вам наилучшего!

Как мерзко и гадко поступила дирекция и как прекрасно отреагировал на это Немцов! Несмотря на гонения, Марк Семёнович все равно оставался бойцом.

Я помню, как в декабре 1974-го он пришел в кабинет к Баталину и сказал:

— Вы знаете, Олег Ефимович, я написал служебную записку в Центральный комитет партии с требованием прекратить получать изопреновый каучук из изопентана, потому что это надругательство над экономикой и здравым смыслом. Изопентан крайне нужен в северных районах нашей страны как пусковая добавка к бензинам. Кроме того, процесс неэкономичен. Зачем же варварски использовать народное добро? А теперь я вас спрашиваю: почему это может происходить? А потому, что заместитель нашего министра Валерьян Михайлович Соболев является там автором. В этой служебной записке я требую призвать его к ответу и остановить нерентабельное производство.

Был ли прав Марк Семёнович? Да, безусловно! Этот процесс стали закрывать на