Астронавты - Станислав Лем

— Скаты живут на Земле, а мы на Венере. Это не животное и не растение, а просто живая протоплазма.

— В голове у меня не укладывается, чтобы это могло быть живым, — сказал я. — Ведь и вода в реке движется, а её никто не называет живой.

— Тут уж дело в словах, — заметил Арсеньев. — У этой чёрной массы есть некоторые черты живой субстанции, но мне не кажется, чтобы у неё был... Погодите, что это за свист?

Сумерки сгущались всё быстрее. Становилось темно. Мне уже давно казалось, что вокруг творится что-то странное, но только после слов Арсеньева я услышал свист, источник которого должен был находиться поблизости.

На левой руке у меня был магнитный компас, которым я не пользовался, так как гирокомпас Сперри был гораздо надёжнее. Теперь я взглянул на своё запястье, и у меня перехватило дыхание: я увидел, что светящаяся, словно натёртая фосфором стрелка моего магнитного компаса превратилась в туманный светлый кружок. Она вращалась с невероятной скоростью, издавая тихое, но отчётливое звяканье.

— Профессор, посмотрите...

В тучах появились летучие отсветы. Серебристые облака висели во тьме тяжело и неподвижно. Зловещий, без теней, отблеск был на всём вокруг. Вся окрестность как бы плавилась и растворялась. Атмосфера приняла какой-то странный вид: наверху появились складчатые драпировки, зыбкие столбы, испускавшие мутно-серебристый свет. Всё вокруг нас поочерёдно светилось: то верхние, то нижние слои пара беззвучно вспыхивали, и в этом трепете искр, серых теней и перламутровых вспышек то здесь, то там порхали огненные бабочки и шарики, очень медленно опускаясь в блеске фиолетовых огоньков. Мы невольно замедлили шаг. Я слышал, как Арсеньев объяснял Райнеру, что это разновидность электромагнитной бури.

— Обратите внимание на ритмическое угасание света.

Да, это было так. Обороты компасной стрелки ускорились ещё больше, но каждую минуту или две изменяли направление, и каждый раз при этом зловещий свет на время тускнел. Высоко в небе плыли облака, видимые даже сквозь, туман, — так ярко они блестели. Мне было тревожно от царившей вокруг полной тишины: казалось, она предвещает что-то недоброе. Арсеньев перестал разговаривать с Райнером об ионизации, фотонах и электронных орбитах. Мы остановились. Рассеянный свет медленно угасал, иногда вдруг опускался, как бы падая на землю, а тем временем в высоких слоях атмосферы сгущалась чёрная мгла.

Окружающий нас воздух ещё сохранял полную неподвижность, но оттуда, с огромной высоты, начал доноситься очень отдалённый, глухой шум, переходивший в завыванье.

— Боюсь, что нам придётся вернуться в ущелье, — сказал Арсеньев.

Мы стояли в нерешимости, не зная, что делать. И вдруг воздух разорвал вой, похожий на вой пикирующего самолёта. Туман заколыхался и поплыл. Последние разбросанные источники электрического блеска угасли. Из мрака нёсся могучий вихрь. Мы едва устояли на ногах, схватившись за руки. Кто-то зажёг фонарь; туман в луче света уже не клубился, а быстро мчался, как струи мутной воды, выпущенной из шлюзов.

Никто из нас не произнёс ни слова. Мы повернули и, подталкиваемые страшным ветром, побежали, спотыкаясь и шатаясь, обратно к ущелью. Вихрь пронзительно свистел в антеннах шлемов, воздух, набухший и твёрдый, как надутый парус, бил в спину, хлопая складками комбинезонов. Не знаю, долго ли мы мчались так, но вот в темноте замаячило как бы неподвижное облако, вращавшееся на месте с головокружительной быстротой. Это был вихрь сгустившегося тумана, образовавшийся между краями ущелья. По мере того как мы спускались, давление ветра ослабевало. Порывы ветра вызывали здесь, у краёв обрыва, эхо, как от паруса, ловящего ветер. Двигаясь ощупью, мы собрались под нависшей скалой. В белом столбе света фонаря, зажжённого одним из товарищей, туман бурлил, словно кипяток. Над нами, на погружённой во мрак равнине, раздавались пронзительные завыванья, визг, писк и хохот. Казалось, там сражаются целые стада гиен и шакалов. Потом тьма на миг озарилась, словно туман наполнился пылающей ртутью. Загремело. Гром накрыл нас, как крышей, и вдруг что-то стало часто ударять меня по плечам и рукам, а в луче света заблестели косо летящие капли.

Дождь!

Гул усиливался. Ветер наверху уже не завывал, а оглушительно выл. Дождь хлестал сильно бьющими волнами. Мы плотно прижались к скале.

Вода, стекая по шлемам и скафандрам, блестела в свете фонаря. Вокруг образовалась пенящаяся от дождя лужа. Потом скала загудела, как барабан, и я услышал звонкий стук по шлему. Пошёл град.

«Этого только не хватало», — подумал я.

Град, крупный, как фасоль, падал на шлемы, не причиняя нам вреда, но ослепляя ледяными брызгами.

— Идите сюда, ко мне! — крикнул Арсеньев.

Действительно, несколькими шагами дальше, в неглубокой впадине, град чувствовался меньше. Всё громче шумела вода, стекая по канавкам на склонах. В луче фонарика, повешенного астрономом себе на грудь, всё вокруг блестело мутным блеском раздроблённого льда.

Склон защищал нас сверху, но я чувствовал, как по ногам сотнями мелких иголок ударяют осколки градин, разбивавшихся о камни.

В непрестанный шум урагана всё время врывался протяжный грохот. Молнии озаряли неистово клубящийся туман, потоки дождя и облитые водой скалы. С трудом удалось нам притащить и установить в нише несколько плоских камней. Мы уселись на них под бичующими ударами воды, заливавшей стёкла шлемов, и, съёжившись, прижались друг к другу.

Ночь тянулась, проходил час за часом, а буря всё не унималась. Град прекратился, зато в полосе света запорхали, кружась, снежные хлопья. Мы сидели неподвижно: по спокойному дыханию товарищей я понял, что они уснули. Я чувствовал сильную усталость, но заснуть не мог, хотя и понимал, что необходимо набраться сил для дальнейшего пути, сжимал веки, стараясь не вслушиваться в шум и вой бури, но под покровом темноты в памяти всё время проносилась картина за картиной. То на нас круто надвигался берег, залитый чёрной трепещущей массой, то валил дым из пылающего вертолёта, то снова возникала в свете фонарей таинственная пещера. Иногда я видел горный пейзаж с обрывистыми зубцами вершин и полными тумана долинами, а высоко в зелёном, как толстое стекло, небе пылало огромное солнце. Мышцы дрожали от усталости, от скалы тянуло пронзительным холодом, но я не включал электрического обогревателя, так как нужно было беречь батарею, питавшую радиоаппарат. Мне не удавалось уснуть, и, прислушиваясь к глубокому дыханию товарищей, я старался обдумать наши последние события. Действительно ли катастрофа была случайной? А может быть, вокруг существуют непонятные силы, которые подстерегают нас, в то время как мы думаем, что Никто не стесняет нас в наших действиях? Мне не удалось объяснить и соединить воедино всё, случившееся с нами. Если обитателями планеты были металлические создания, то что означала река чёрной протоплазмы? А пещера? Не была ли она необыкновенным кладбищем? А как образовался огромный кратер и почему подземная труба разорвана надвое?

Сам не знаю, когда я погрузился в тяжёлый, глубокий сон. Проснулся я совсем окоченевший. Часы показывали шесть. На Земле в наших краях был бы уже день, но здесь царил мрак, такой глубокий, что я не мог даже различить, где кончается металлическая каска и начинается окошко в шлеме. Бледный, днём едва видимый, экран радароскопа наполнял внутренность шлема зеленоватым, фосфорическим свечением. Вой ветра ослабел, дождя не было слышно. Я осторожно вылез, стараясь не потревожить спящих товарищей. Комбинезон покрылся тонкой плёнкой льда, при малейшем движении трескавшейся, как стекло. На минуту я зажёг фонарик и увидел неподвижные, скорчившиеся у скалы фигуры. Медленно плыл редкий туман, подгоняемый холодным ветром.