Центурионы Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI - Виталий Пенской

Однако еще интереснее выглядит упоминание Матафтиным среди прочих Кафтыревых Ивана Данилова сына, который должен был ему «рубль денег по кобале»650. Напрашивается предположение, что этот Иван был сыном того самого Данилы, что был упомянут в синодике Горицкого монастыря, и этот Иван Кафтырев в отличие от Федора был довольно известной личностью. Во всяком случае, когда в 1504 г. Иван III пожаловал своего сына Юрия городом Кашином, именно Ивана Данилова сына Кафтырева отправил он «городу Кашину з городом с Ростовом розъезд учинити» в 1504 г.651 Выходит, что Иван Кафтырев уже в начале XVI в. служил великому князю и был у него на виду. Не потерялся Иван и при наследовавшем Ивану III Василии III. Он снова выступает в роли государева посланца-землемера, а в 1525 г. выступил в роли послуха при заключении сделки о продаже вотчины между братьями Корсаковыми и Даниловым Переславль-Залесским монастырем652. Отметим также, что сохранившиеся грамоты позволяют утверждать, что Кафтыревы были в родстве не только с Матафтиными, но через последних – с родом Полевых.

Но вернемся к Ивану Данилову сыну Кафтыреву. Из тех данных, которыми мы располагаем, напрашивается вывод – именно он и был отцом нашего героя. Конечно, полной уверенности в этом у нас нет, но есть ряд моментов, позволяющих утверждать это с высокой степенью вероятности. Для начала – что мы знаем о Григории Кафтыреве, прежде всего о начале его биографии?

Увы, год его рождения нам неизвестен. Попытаемся определить примерно, когда он мог появиться на свет, исходя из тех скудных сведений о начале его служебной карьеры. Известно, что в 1550 г. Григорий вместе со своим братом Яковом был внесен в знаменитую Тысячную книгу как сын боярский третьей статьи, коему полагалось поместье в Московском уезде в 100 четвертей земли, а также записан в Дворовую тетрадь, составленную несколько позже Тысячной книги653. Сомнительно, что Григорий мог оказаться в числе тысячников сразу после верстания, следовательно, он попал в число «избранных», скорее всего отличившись на поле брани. А где он мог поратоборствовать, да так, чтобы юный царь мог заприметить столь же юного, но смелого и бесшабашного сына боярского? Только в походах на Казань, которые предпринял Иван вскоре после того, как венчался на царство! Отсюда можно сделать вывод, что родился Григорий Кафтырев не позднее второй половины 20-х – самого начала 30-х гг. XVI в. Обращает на себя внимание и такой факт – в Дворовую тетрадь и в Тысячную книгу Григорий записан как переславский сын боярский.

Теперь обобщим эти сведения. Выходит, что родился Григорий не позднее конца 20-х – начала 30-х гг. XVI в., у него было поместье в Переславском уезде, он был записан в дворовые дети боярские и в тысячники – это сразу выделяло нашего героя на фоне тысяч и тысяч рядовых детей боярских, от которых «не осталось порой и имен». Теперь о совпадениях в биографиях Ивана Данилова сына Кафтырева и Григория. По времени полностью исключить возможность, что именно Иван был отцом Григория, нельзя. Дальше, у Ивана Кафтырева, судя по всему, было поместье именно в Переславском уезде. Наконец, поскольку и Иван III, и Василий III поручали ему выполнение ответственных поручений, следовательно, его служба была на виду у великого князя, при его дворе.

И если наше предположение верно, то тогда картинка складывается и все встает на свои места. Будучи дворовым сыном боярским, «аргумачником и кутазником», Иван Кафтырев вписал своих сыновей (а их у него было по меньшей мере трое – Меньшик, Григорий и Яков) в число дворян великого князя. Тем самым у Григория, в сравнении с рядовыми городовыми детьми боярскими, изначально были неплохие стартовые позиции. Конечно, в силу своего «худородства» (похоже, что в XVI в. о своем происхождении от «кафимского мурзы» Кафтыревы еще не догадывались) Григорий не мог претендовать на должность полкового воеводы, но стать головой ему было легче и проще, чем остальным служилым людям. Необходимо было лишь оказаться в нужное время в нужном месте и проявить должную сноровку и рвение – за Богом молитва, а за царем служба не пропадет. И, судя по всему, так все и получилось. Григорий, следуя советам из «Поучения отца сыну», сумел в первых казанских походах Ивана IV «роду своему честь наехать, а собе добро имя». И когда в 1550 г. «учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии выборных стрелцов и с пищалей 3000 человек», то в число тридцати первых «выборных» стрелецких сотников («а у всяких у ста человек сын боярской»654), судя по всему, попал и юный Григорий Кафтырев. Первый, и очень успешный, шаг в своей карьере он сделал – ведь при изучении биографий первых стрелецких начальных людей складывается четкое и недвусмысленное впечатление, что молодые головы и сотники «огненных стрелцов», одногодки Ивана, были его выдвиженцами, опорой молодого царя, его руками, глазами и ушами. Им он доверял и не боялся поручать выполнение ответственных, чрезвычайно важных и иногда щекотливых поручений, и стрелецкие начальные люди, облеченные доверием царя, порой в буквальном смысле вершили судьбы царств и царей.

Исходя из всего вышесказанного можно с достаточно высокой степенью уверенности предположить, что стрелецкий сотник Григорий Кафтырев принял участие в знаменитой кампании 1552 г., закончившейся падением столицы Казанского ханства и ознаменовавшей начало нового этапа в отношениях между Москвой и осколками Золотой Орды. Стрельцы в этой кампании приняли самое активное участие, полностью оправдав свое звание «выборных» бойцов. Видимо, отличился в этом походе и Григорий, ибо спустя три года мы видим его уже на новой должности – стрелецкого головы. Наделенный чрезвычайными полномочиями, он отправляется со своими людьми в Астрахань. Но прежде чем перейти к астраханской странице биографии нашего героя, несколько дополнительных штрихов к его облику. Сохранилась купчая, датируемая 7602 (1553/54) г., составленная по случаю продажи Андреем и Матреной Борисовыми детьми Ступишина своей вотчины в Нерском стане Переславского уезда боярину Ивану Васильевичу Шереметеву655. Одним из послухов при заключении этой сделки был наш герой, из чего следует, во-первых, что, скорее всего, осенью – зимой 1553/54 г. Григорий был отпущен (из Москвы? Из Казани?) на побывку домой; вовторых, его поместье, вероятно, также находилось в Нерском стане и, в-третьих, поскольку на грамоте присутствует его «рукоприкладство», следовательно, наш сын боярский был сведущ в письме, умел читать и писать.

Спустя год (если наша датировка купчей Шереметева верна) появляется первое упоминание Григория в летописи, и связано это упоминание было с астраханской историей.

«По Смаилеву челобитью, – писал летописец, – на Волгу послал (Иван IV. – В. П.) голову стрелецкого Григория Кафтырева с стрелцы да Федку Павлова, а велел беречи на Волге по перевозом от Исуфовых детей и во Астрахань с Дербышом царем ссылатся, каковы будут вести, и им грести во Асторохань помогати Асторохани»656.

Попытаемся извлечь из нескольких скупых летописных строк максимум информации, тем более что она, эта информация, представляется важной. Как-никак, а новоявленный стрелецкий голова (интересно, какую стрелецкую статью или прибор он возглавил – Матвея ли Ржевского, отправившегося к тому времени воеводой в Путивль, убитого ли под Казанью Василия Прончищева или же Григория Пушечникова?) выступает одновременно и в роли военачальника, и дипломата. Тут впору говорить, переиначивая знаменитое выражение, о «дипломатии стрельцов», которую активно применял Иван Грозный начиная со времен покорения Казани!