Чисто царское убийство - Андрей Гончаров

– Зачем такому негодяю адвокат? – ответил Углов. – Небось он нам, когда в каземат заточил, адвокатов не давал. Да и другим своим жертвам тоже.

– Нет, так будет неправильно, – вмешался в разговор младший из братьев, живописец.

Меншиков вспомнил: Иван, вот как его звали.

– Если у нас и следствие, и суд, то надо дать ему возможность защищаться. Давайте я буду его адвокатом.

– Ладно, пусть так, – согласился Углов. – Итак, приступим. Александр Данилович Меншиков, вы обвиняетесь в том, что злодейски умертвили своего государя и благодетеля, который вознес вас на вершины власти, императора Петра Алексеевича. Чтобы скрыть свое преступление, вы убили также часового, несшего дежурство возле императорской спальни. Признаете ли вы себя виновным?

Меншиков поворочал языком – вроде слушается, онемение прошло. Значит, он мог защищаться!

– Я убил царя? – воскликнул князь. – Да как ты мог выговорить такие облыжные слова! Не было у царя Петра более верного слуги и сподвижника, чем я! Во всех походах его сопровождал! Во всех делах был ему опорой! Причем не только в благих, но и в темных. Ведь это я возглавил суд над его сыном, царевичем Алексеем, и первым подписал смертный приговор. Этим я навлек на себя большую опасность, но ведь сделал! Потому что по-настоящему любил своего государя. Он отвечал мне тем же. Дал чины, богатство, поставил во главе своей столицы, Санкт-Петербурга, и военного ведомства. С какой же стати мне было убивать своего благодетеля?

– А с той, что ты воровал из казны без меры, и благодетелю твоему это надоело, – отвечал Углов. – Он долго терпел твою жадность, надеялся тебя усовестить. Но горбатого только могила исправит. Терпение Петра лопнуло. Он подверг тебя опале, отобрал все должности, хотел суд над тобой учредить и на плаху отправить в назидание другим ворам. Но ты прознал про эти планы царя и решил его опередить. Тогда, в двадцать четвертом году, во время опалы, и созрел у тебя замысел отравить государя. Ты стал узнавать про то, как работают яды, стал искать зелье, действие которого было бы похоже на естественное течение болезни императора. Об этих поисках стало известно советнику герцога Голштинского Бассевичу, а через него – графу Сен-Жермену.

– Не может того быть! – воскликнул Меншиков. – Откуда иностранцам знать? – Светлейший тут же опомнился, сообразил, что этими словами выдает себя, и поспешил исправить сказанное: – Эти ваши графы да советники ничего знать не могли, потому как подобного и не было! Не имелось у меня никаких злодейских планов, и ничего я не искал!

– Да неужели? – вступил в разговор Дружинин. – А если взять твоего верного клеврета Никиту Сараева да допросить его хорошенько, на дыбе, неужели ничего не откроет? Хочешь, мы прямо сейчас это сделаем?

– Не хочу! – воскликнул князь и вновь поправился: – Да что ты зря языком мелешь? Не можете вы никого допросить законным порядком, на дыбе. Если бы могли, то не лезли бы сюда через окно, как тати! Из каземата вас государыня освободила, но разрешения на мой допрос не дала. Вот вы и забрались ко мне воровским образом. Сейчас кликну стражу, и вас обратно в каземат сволокут! – Князь осмелел от собственных слов и собрался было закричать, позвать охрану.

Дружинин снова его опередил. Он отвесил светлейшему крепкую оплеуху, от которой тот прикусил язык.

– Ты не шуми, Александр Данилович, только хуже себе сделаешь, – спокойно сказал он. – Да, князь, привести тебя или твоего секретаря в Преображенский приказ мы не можем. Но зачем так далеко ходить? Пытку и здесь нетрудно устроить. Угли в камине еще не остыли. А вон крюк на потолке. На него веревку приладим. Хочешь, сейчас и приступим?

– Нет, не хочу! – воскликнул Меншиков, который с детства боялся боли.

– Да нам это и не нужно, – успокоил его Дружинин. – У нас другой способ есть, чтобы узнать, где и в чем ты врешь. – Он повернулся к Ване: – Скажи-ка нам, что ты видишь. Все так было, как мы полагаем?

Иван некоторое время вглядывался в испуганное лицо сиятельного князя, потом ответил:

– Да, все так. Но было и еще что-то, какая-то иная причина, по которой он желал смерти Петра. Не только страх перед царской опалой и желание отомстить. Что-то сверх того. Я пока не могу разглядеть, что именно.

– А я, кажется, знаю, – сказал Углов. – Даже и спрашивать его необязательно. Он представил, что случится, если государь умрет, не оставив прямого наследника. Светлейший князь понял, что может из опалы вдруг вознестись на самую вершину власти, стать если не императором, то фактическим правителем России при безвольной царице. И ведь стал! Правда, Александр Данилович? Об этом ты мечтал, будучи в опале?

Злоба, показавшаяся на лице светлейшего князя, лучше всяких слов сказала о верности догадки Углова.

– Вот мы и знаем почти все, что нужно для вынесения приговора, – подытожил Дружинин. – Осталась самая малость. Скажи нам, Александр Данилович, что это все-таки была за девица, которая поднесла императору отравленные конфекты? Откуда она взялась? Может, нам об этом супругу твою спросить, а, князюшка, шалунишка?

– Нет, только Дарье не говорите, прошу! – взмолился Меншиков. – Я все расскажу!

Видимо, его любовь к жене была неподдельной.

– Да уж, расскажи, голубчик, – потребовал Углов. – И о девице, и обо всем другом.

– Все так было, как вы сказали, – начал Меншиков. – Я искал яд, который произвел бы нужное действие, и раздумывал, как его подать. Тут вспомнил, что государь всегда любил сладкое, никогда от него не отказывался. Стало быть, нужно было поднести ему конфекты. Но кто это сделает? У меня среди слуг была Зулейха, турчанка, взятая казаками близ Азова. Очень милая девушка и такая сообразительная!..

– А нельзя ли нам потолковать с этой милой девушкой? – спросил Углов.

– Нет, увы. – Князь понурился. – Как же можно потолковать, если она уже с год в сырой земле лежит? Скосила ее лихорадка болотная. Известное дело. Погоды у нас для южных людей неподходящие.

– Опять врет, – заявил Ваня. – Никакая болезнь эту Зулейху не скосила. Он сам ее и убрал. Хотя не своими руками. Никита, секретарь его, задушил или зарезал девчонку.

– Задушил, – признался Меншиков. – Пришлось так сделать. Не мог я ее в живых оставить – слишком многое знала. Да и супруга все допытывалась, что эта смазливая девица у нас во дворце делает. Пришлось избавиться.

– А солдата, который на часах стоял возле спальни Петра, тоже Сараев убил или ты постарался? – спросил Углов. – Только не ври. Ты же видишь, мы всякую брехню сразу опознаем.

– Я, – признался Меншиков. – Лучше бы, конечно, поручить такое дело Никите, да кто бы его во дворец пустил? Опять же, Зулейку с подарком в спальню к государю только я мог провести. Никите часовой не поверил бы.

– Да, князь, много ты крови пролил, – заявил Углов. – Теперь ответь мне на такой вопрос. Кто еще из знатных людей с тобой в заговоре состоял, знал, что ты Петра отравить хочешь? Шафиров? Ягужинский? Головкин? Остерман?