47 ронинов - Джоан Виндж

Оиси до сих пор не произнес ни слова. Двое мужчин молча скакали в ночи, и в голове у Кая было совершенно пусто – ни единого вопроса, ни намека на связную мысль. Ночное небо, напоминающее расплавленное стекло, бежало вслед за всадниками, и мерцающие узоры на нем изменялись, перемешивались в унисон с изгибами и поворотами прибрежной дороги.

Кай долго и безрезультатно вглядывался в небесную высь, пытаясь хоть что-нибудь понять. Со временем беспорядочная мешанина светил перестала напоминать ему отражение фонарей на морской глади. И хаотичный рисунок постепенно стал складываться в созвездия, чьи очертания и истории рождения он, оказывается, еще помнил из другой жизни… Той жизни, в которой он знал, что звезды эти являются ориентирами – и хранителями – для ночных странников.

И тут вдруг Кай увидел луну – она взошла над холмами и осветила лежащую впереди дорогу. Будто яркий фонарь божественной девы, когда-то давно сошедшей к нему – потерянному, одинокому, – с небес, чтобы указать направление и уберечь от беды…

Микахимэ… Мика-химэ… Мика… Он вспомнил! И воспоминание это ослепительной вспышкой озарило разум. С нежностью, о существовании которой он позабыл напрочь, Кай мысленно ласкал волшебный образ. Ее имя, ее лицо стали средоточием его изломанной сущности, пробуждая дух, возвращая рассудок… воскрешая в нем человека, отвоевывая его у тьмы – в точности как льющийся на дорогу впереди лунный свет. Разрозненные картины прошлой жизни… наречие, на котором он говорил когда-то – пока голландцы не пригрозили отрезать ему язык… Сплетаясь воедино, они превращались в связные мысли – словно хаотичная звездная россыпь, наконец-то приобретающая очертания созвездий. Медленно, по крупицам воспоминания Кая о Микиной сердечности и доброте легчайшей шелковой нитью сшивали обрывки прошлого с настоящим.

К тому моменту, когда солнце окрасило розовым просыпающийся мир, он вспомнил, что зовут его не Полукровный, а Кай. Вспомнил, кем был раньше, как жил. Как оказался у голландцев. И как превратился в нелюдя… жуткое существо, в чью клетку швырнули Оиси – словно кусок мяса зверю.

А ведь самурай оказался куда лучшим бойцом, чем ожидал Кай. По крайней мере, когда на кону стояла жизнь. Но другие… убитые… Полукровка посмотрел на скачущего впереди всадника. Теперь, при свете зарождающегося дня, его можно было разглядеть как следует. Да, это несомненно Оиси. Но до чего не похожий на себя! Если бы даже он, Кай, был полностью в своем уме, когда впервые его увидел, все равно не узнал бы – пока каро в последней отчаянной попытке спастись от смерти не выкрикнул бы имя Мики.

Впрочем, именно изменившаяся внешность, скорее всего, и сохранила самураю жизнь. К тому моменту, когда Кай наконец прикончил демона, они, сил у него уже почти не осталось. А тут ему подбросили нового врага. Он так устал убивать… Но если бы сразу распознал Оиси – того самого человека, который без боя сдал сёгуну с Кирой замок Ако, – у трусливого предателя не было бы ни малейшего шанса.

Но как Оиси здесь оказался? Совершенно очевидно, что он явился устроить побег. А значит, на Голландский остров его прислал не Кира. Все выглядит так, словно самый важный вассал господина Асано рисковал жизнью с единственной целью – спасти его, Кая. Но этого не может быть – учитывая их прошлые отношения.

В глаза Каю ударил солнечный блик. Он удивленно огляделся. От основной дороги убегала в сторону тропинка, пересекаемая широким ручьем. Струящийся с каменистого обрыва водопад, в котором радостно плескалось солнечное отражение, образовывал небольшой бассейн.

– Стой! – окликнул Кай Оиси и натянул поводья. Собственный голос, произносящий японские слова, показался ему чужим.

Едущий впереди самурай осадил коня и обернулся.

– В чем дело? – отрывисто поинтересовался он. Лицо выглядело одновременно недовольным и встревоженным. – Что такое?

– Вода, – словно завороженный, пробормотал Кай, уже спускаясь по отмели к речушке.

От него нещадно разит смертью, все тело покрыто запекшейся кровью… Как же хочется смыть с себя свидетельства оставшегося позади кошмара! Пока он этого не сделает – не сможет пробудиться к жизни.

Кай осторожно ступил в бассейн у основания скалы. Ноги обожгло холодом, но это его не остановило. Он встал прямо в водопад, подставляя чистым ледяным струям лицо, волосы, не обращая внимания на тут же промокшие обноски, яростно растирая кожу…

Стоящий на склоне холма Оиси что-то кричал, звал – словно не хотел ждать, пока Кай смоет с себя хотя бы внешние следы того мучительного, неживого существования, из которого вытащил его самурай. Разобрать слова было невозможно, и потому Кай погрузился в себя. Вдохнуть… сосредоточиться… вспомнить… Выдохнуть… очиститься… позабыть…

Даже представлять не хочется, что подумала бы Мика, если бы увидела его сейчас. Нельзя ехать на ее поиски, пока не будут уничтожены все непристойные напоминания о том, во что пришлось превратиться Каю, чтобы выжить… вся эта грязь… мерзость… скверна… Уцелела ли его сущность, его человеческая душа? Или прогнила безнадежно? Что ж, он отыщет Мику в любом случае. Отыщет, спасет и отомстит Кире! Иначе будущее лишится всякого смысла. Впрочем, был ли он когда-нибудь, этот смысл, в его будущем?..

Сложив ладони в молитве, он долго-долго – время потеряло для него значение – стоял под очистительным водопадом. Так долго, что окоченевшее тело напомнило о себе крупной дрожью и заставило Кая отринуть мысли о вечном. Он почувствовал, что промерз до костей. Притупилась даже боль незаживших ран, уступив место неприятной ломоте от переохлаждения.

Пока его мозг окончательно не отключился, Кай торопливо выбрался из природного бассейна и, спотыкаясь, побрел назад по берегу ручья. И хотя он все еще дрожал на ветру, воздух показался ему гораздо теплее воды. Удивительно, как высоко поднялось солнце! Вдоль берега речушки росли кусты и деревья, и на них, оказывается, уже появились нежно-зеленые листочки, даже есть цветы. Значит, сейчас весна. Здесь, неподалеку от Нагасаки, – самый юг Японии, но не за горами пробуждение природы и в более северных землях. В Ако…

Мокрые отрепья, которые голландцы сунули ему вместо штанов, неприятно липли к телу. При каждом шаге лоскуты ткани и тесемки трепыхались от бриза и шлепали Кая по ногам – словно отвратительный гриб. И что теперь делать? Раздеваться донага? Да еще этот Оиси… Если у него на лице сейчас появится хоть малейшая тень обычного высокомерного презрения – Кай за себя не отвечает. Убьет на месте. Он зябко потер руки. Хорошо бы Оиси додумался развести огонь и приготовить какой-нибудь еды…

Самурай валялся на траве рядом с лошадьми и крепко спал. Кай едва удержался от пинка. И принялся внимательно разглядывать лежащего. Тот стал совсем другим… Отчего?

Вместо собранной на затылке и вертикально поднятой самурайской косички, кончик которой крепился к голому черепу при помощи мятного масла, голову каро теперь украшала беспорядочно спутанная грива, небрежно откинутая со лба назад. Некогда тщательно выбритая макушка, похоже, за все время отсутствия Кая ни разу даже не подстригалась. Не стало и красивой одежды из парчи и тяжелого шелка – ее сменило простое кимоно и свободные штаны хакама, изготовленные то ли из хлопка, то ли даже из пеньки и давно утратившие первоначальный цвет. И нигде ни единого фамильного мона. Вот оно что… Оиси стал ронином!