Книга двух путей - Джоди Пиколт

– А кто сказал, что я этого хочу?! Олив, ты первая девушка, которой не нужно объяснять мои шутки. Но я был так занят, силясь понять, чем я лучше тебя, что за деревьями не заметил леса. А ведь у нас много общего. И каждый раз, когда я пытался заглянуть на пять лет вперед, то видел тебя и считал это реальной угрозой. Но что, если все объяснялось лишь тем, что твое место рядом со мной? – Тяжело дыша, Уайетт отступил на шаг. – Так что перестань страдать херней и спасать меня от себя! – Он вложил в мою руку кусок известняка. – Вот за этим я и приходил сюда, идиотка несчастная! – После чего развернулся и покинул склад.

Камень был треугольной формы, слегка кособокий. Уайетт начертал на нем маркером какой-то текст иератическим письмом. Я узнала Остракон Гардинера 304, о котором однажды выпустила статью, где сравнивала написанные там любовные стихи с Песнью песней царя Соломона.

В обоих случаях тексты использовались для обмена знаками внимания во время празднования урожая. И в обоих случаях они не были связаны с политикой или религией – просто интимная лирика.

В обоих случаях тексты посвящены любовникам, не состоящим в браке.

Оригинальное стихотворение было написано на обломке известняка. Поскольку папирус стоил дорого, известняк и глиняные черепки широко использовались как дешевые рабочие поверхности. Уайетт подарил мне древнеегипетский эквивалент стикера.

Этот кусок известняка был единственной вещью, которую, покидая Египет, я взяла с собой.

Уже с детства я знала, что у любви есть своя цена. Мама рассказывала легенду о Тристане, который отправился в Ирландию за прекрасной Изольдой, невестой его дяди, короля, но по дороге влюбился в девушку сам. В результате король приговорил обоих к смерти: Тристана к повешению, а Изольду – к сожжению на костре. Тристан совершил побег и спас Изольду, однако из чувства долга возвратил ее королю. И вот много лет спустя Тристан, уже женившийся на другой женщине, был ранен отравленным стилетом и, умирая, послал за своей первой любовью. Но он не знал, согласится ли Изольда приехать. Итак, если она скажет «да», корабль, привезший ответ, должен был поднять белые паруса, а если скажет «нет», то – черные. Тристан, слишком слабый, чтобы встать с постели, попросил жену посмотреть, какого цвета паруса у приплывшего корабля, и та из ревности солгала, что паруса черные. Тристан умер от горя, а Изольда, увидев бездыханное тело, – от разбитого сердца. После того как их похоронили, на могиле Тристана вырос орешник, а на могиле Изольды – жимолость, и растения эти так плотно переплелись, что их невозможно было разъединить.

Мораль истории, сказала мама, в том, что свою жимолость нужно всегда сажать подальше от своего орешника.

В присутствии Мерит мы с Брайаном ведем себя так, будто ничего не изменилось. И действительно, когда мы все вместе, я иногда даже забываю, что между мной и мужем пробежала черная кошка. Но время от времени я впадаю в ярость из-за того, что Брайан имел глупость нарушить баланс наших семейных отношений. По ночам я продолжаю спать у себя в кабинете и иногда просыпаюсь, отчаянно стискивая зубы и не давая прорваться воспоминаниям.

Оказалось, что куда легче проводить время с умирающей женщиной, чем бороться за возрождение отношений с мужем. Незаметно Вин становится моей главной клиенткой. В первую неделю я навещаю ее три раза, а во вторую – уже четыре. И я убеждаю себя, что такая усиленная забота о Вин никак не связана с тем фактом, что благодаря этому я провожу меньше времени дома с Брайаном.

В один из дней мы с Вин решаем съездить в Музей изящных искусств Бостона на экспозицию картин Мане из Метрополитен-музея. Мы бродим по выставке, время от времени присаживаясь отдохнуть. И в конце концов оказываемся в зале современного искусства.

– Не понимаю я современного искусства, – говорю я, когда мы останавливаемся перед картиной Пикассо «Похищение сабинянок».

Наклонив голову, я вглядываюсь в геометрически искаженные фигуры, деформированные тела под копытами лошадей, обнаженного воина, глаз которого находится на его мече.

– Ты и не должна ничего понимать. Ты должна чувствовать, – смеется Вин.

– Но они совсем не похожи на людей.

– В том-то и суть. Вот что война делает с людьми. Она превращает их в машины для убийства, где оружием может служить даже часть тела. И в результате жертвы заливают друг друга кровью, так что их невозможно различить.

Я с удивлением смотрю на Вин:

– А ты когда-нибудь преподавала?

– Нет. Просто внимательно слушала лекции. – Достав телефон, Вин открывает фотографию потрясающей картины. Обнаженная женщина лежит на постели, а чернокожая служанка протягивает ей букет цветов. – Это «Олимпия» Мане. Принято считать, что данное полотно Мане заложило основы современного искусства. Видишь, как эта женщина смотрит прямо на тебя? Своим новаторством картина произвела настолько ошеломляющий эффект, что, после того как она была выставлена в Париже в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, критики буквально распяли художника, а сам холст пришлось охранять от вандалов. Мане изобразил не богиню или известную святую, а показал нам реальную женщину, работницу сексуального фронта, которая заставляет зрителя, предпочитающего не замечать неприглядных сторон нашего бытия, посмотреть ей прямо в глаза. – Вин пожимает плечами. – Все эти безумно богатые чуваки, посетившие Парижский салон, где выставлялась картина, имели проституток во все места, но категорически не желали, чтобы им об этом напоминали.

Я взяла у Вин телефон, чтобы увеличить изображение. И посмотрела прямо в глаза лежавшей женщины. Посмотрела на ее руку на бедре, оставившую вмятину в упругой плоти.

– Как бы мне хотелось увидеть все это в оригинале.

– Тогда поезжай в музей Орсе в Париже. Картина потрясающая.

Я пытаюсь представить поездку с Брайаном в Париж и хождение с ним по музею. И отчетливо вижу себя там. Но рядом со мной пустое пространство. Брайан с подозрением относится к искусству, фильмам, короче, к любому манипулированию эмоциями. То, что невозможно измерить, нельзя и принять на законных основаниях.

Завернув за угол, мы с Вин оказываемся в зале, где выставлены полотна, напоминавшие мне рисунки, которые Мерит приносила из детского сада. Капли краски, похожие на те, что остаются на укрывном материале во время ремонта, огромные серые и коричневые кубы, стоящие друг на друге.

– Вот что я имела в виду, – говорю я, показывая на работы Ротко. – Так даже я могу.

– Ах, это же абстрактное искусство, – объясняет Вин. – Всеобъемлющая экспрессия. Хочешь верь, а хочешь нет, но на творчество художников-абстракционистов оказали большое влияние мастера эпохи Ренессанса.