Книги лжепророков - Александр Усовский

Калюжный кивнул.

— Совершенно верно. И тогда мы чётко будем знать, кто реально запланировал эту бяку, кто у нас здесь решил поиграть в шпионские игры. И тогда, — Голос генерала стал глуше и тяжелее: — Тогда мы рассчитаемся по всем нашим векселям. За Сармата, за попытку убийства Одиссея, за того же Федорука. Очень щедро рассчитаемся!

Генерал отвернулся, поглядел в окно, вздохнул — и продолжил:

— Как ты теперь видишь всю эту музыку? Начиная от Вроцлава?

Левченко почесал затылок, хмыкнул — и, взяв в руки карандаш, начал говорить, одновременно что-то рисуя на чистом листе бумаги:

— Во-первых, фирма "Аспром". Этот Ежи Шпилевский, как доложил Анджей, ещё тот гусь. В девяносто втором — третьем годах его фирма имела неслабый оборот, торговала всем, что ни попадётся. В девяносто шестом разорилась, да так, что фамилию пана Шпилевского местный ЖЭК — или как там он у них называется — вывешивал на подъезде в списке злостных неплательщиков коммунальных платежей. А в прошлом году дела пана Ежи вдруг пошли в гору — реанимировал фирму, начал торговлишку с Украиной. Откуда взял деньги — никто не знает. По ходу, те, что играют за чёрных, прикупили его фирмочку и его самого — очевидно, загодя планируя нынешнюю заваруху.

Генерал одобрительно кивнул.

— Так, хорошо. Дальше?

— Дальше — Украина. Кто-то из верхних деятелей тамошней таможенной службы, которого также прикупили те, что играют за чёрных, выполнил небольшую просьбу хозяев — сменил личный состав таможенного поста Краковец, чтобы внести сумятицу и путаницу в момент прохождения через него важного груза. Кроме этого человека, выполнявшего обеспечивающую роль, на территории страны действовало как минимум трое агентов-оперативников; не исключаю, что один из них точно знал, что находится в машине. Вернее даже, уверен, что знал. Двое других были на подхвате, выполняя разные сомнительные поручения — в том числе, убийство Сармата. Один из них позже стрелял в Одиссея.

— Не считаешь, что некто Ефремов и этот твой агент — одно и то же лицо?

— Не исключаю этот вариант — хотя не думаю. Не станет такой человек светиться; думаю всё же, что Ефремов — один из двух низовых агентов. Может быть, это он завершил жизненный путь бедолаги Федорука; а что? Очень даже запросто! Раз он числился его заместителем — стало быть, наверняка знал лично; в пятницу оформил груз, выправил в дорогу машину — а сам по пути заскочил в Песчаное и путем организации несчастного случая обрубил — как он думал — все концы. Да, ещё один человек у них, сто процентов, был на таможне в Краковце — кто-то же должен был сообщить одному из агентов, что Сармат вдруг начал кому-то звонить после осмотра некоей фуры?

Генерал вздохнул.

— Дай Бог, чтобы такой был один…

Левченко продолжил:

— И, наконец, Москва. Здесь у нас сходятся все ниточки. Здесь оперативный центр этого проекта. Здесь кукловод, который ведёт всю эту херню. Которого мы пока, увы, не можем вычислить…

— Вычислим. Сегодня двадцать четвертое. Где-то недельку им надо на подготовку отправки, ещё пару дней — туда-сюда, на разные вдруг возникающие мелочи. Стало быть, где-то второго — третьего июня они стартуют. Где-то пятого — шестого окажутся вблизи азербайджанской границы, на подготовку перехода — чтобы, значит, корреспонденты подтянулись, телевидение, разные там щелкопёры — двое суток. Значит, начиная с восьмого июня, нужно ждать взрыва информационной бомбы. Ежели Ведрич в Гороховце всё сделает, как мы задумали — а он сделает, не тот это человек, чтобы схалтурить — то взрыва не произойдёт — вместо него произойдет грандиозный пшик. И тогда этот Нудельман тотчас же начнёт звонить своему шефу! И вот здесь мы и определим, кто этот кукловод, кому мы обязаны лишним седым волосам в наших шевелюрах.

Подполковник в сомнении покачал головой.

— А почему вы решили, что непременно станет звонить? Их систему связи мы пока не отследили…

Калюжный улыбнулся.

— Этот твой Нудельман — голубой; так я понимаю?

Левченко кивнул.

— Стало быть, психика у него, хочешь — не хочешь, устроена всё же больше по женскому типу. Как женщина обычно реагирует на опасность, внезапно возникшую перед капотом её автомобиля — ежели она за рулём?

— В девяти случаях из десяти — закрывает глаза, бросает руль и визжит.

— Правильно. Что предпримет этот Нудельман, когда вдруг увидит, что вместо обещанной вселенской сенсации пред его очи предстала обычная железяка? Завизжит — то бишь, начнёт в истерике наяривать своему шефу, презрев все и всяческие доводы конспирации. Чтобы снять с себя обвинения в провале, чтобы просто выплеснуть на того волну негативной энергии, дабы ни в коем случае в себе её не держать — ведь это очень по-женски, ты не находишь?

Подполковник улыбнулся и согласно кивнул.

Калюжный продолжил:

— Румянцев как, сможет отследить звонок?

— Обижаете, Максим Владимирович! И номер, на какой он позвонит, и его абонента точное местонахождение, и идентификационную карту голоса этого кукловода — ежели, конечно, он станет ему звонить — люди Дмитрия Германовича всё сделают. Мы ж сейчас об этом Нудельмане знаем больше, чем он сам о себе — четыре экипажа его пасут день и ночь!

— И правильно делают. Он сейчас, по ходу, главная фигура. Да, Ефремова этого, после того, как он груз сбагрит — отследите, и, ежели он на родину засобирается — не дайте ему удрать. Он мне здесь нужен. Пущай ребята Ведрича его к нам в Дмитров, на базу, привезут. Там мы его хорошенько расспросим, вдумчиво поковыряемся в его душонке — чтобы он нам всё, до последней ниточки, сдал, в первую очередь — кто с ним вместе на Украине работал; врага надо знать в лицо! Кстати, и экспедитора этого, как его… Попугаева?

— Попугина.

— Вот, и его тоже. Как только груз отправится в поход на юг — его тотчас же под белые ручки и в соседнюю камеру с Ефремовым. Пусть расскажет, кто его завербовал, от кого он получал задания — в общем, всё, как на духу.

Лицо Левченко сделалось непроницаемо холодным.

— А потом? Будем решать?

Генерал достал новую сигарету, закурил, вздохнул — и ответил:

— Пожалуй, нет. Перевербуем, и оставим жить. Не имеем мы права, ни Божьего, ни человечьего, этих людей жизни лишать. Ежели, конечно, этот Ефремов сознается в убийстве Федорука — что, я думаю, вряд ли — то тогда стоит, пожалуй, его кременчугской милиции, вместе с его собственноручным признанием, передать. Но чует моё сердце — он в этом деле ни за что не признается. Что во времена оны проявил малодушие и стал супостату служить — пожалуй, сознается; тем более — у нас на руках неопровержимые улики сего предательства имеются. За что мы его маленько и погладим против шерстки. А убийство… от убийства Федорука он будет до последнего отмазываться!

— Тогда что ж…. Тогда, получается, мы за Сармата не отомстим?