Двенадцать цезарей - Мэтью Деннисон

Чтобы не быть узнанным, он решил надеть оборванную грязную тунику. Набил золотыми монетами потайной пояс и спрятался в единственном месте, которое считал безопасным и в котором мог дождаться темноты. Каморка была маленькой, плохо пахнущей: здесь содержали собак, охранявших дворец. Вителлий устроился здесь вместе с ними, загородив дверь кроватью и тюфяком. Он думал не о сне, а о том, чтобы под покровом ночи ускользнуть в Таррацину, где брат обещал ему безопасность. Но ничего не вышло. Когда его обнаружили захватившие дворец вражеские солдаты, грязная туника была покрыта кровью, потому что его покусали собаки. Вителлий попытался солгать и вывернуться, говоря, что он не император, но скоро был узнан. Солдаты набросили ему на шею веревку и связали руки за спиной. Как собаку, его вывели из дворца и поволокли по улицам Рима в сторону Лестницы рыданий, где пытали и обезглавили.[225] «Ведь я был вашим императором», — сказал Вителлий, тем самым признав то, что минутами ранее отрицал. По правде говоря, он не был императором Рима, а всего лишь временной фигурой, на короткое время возвышенной конфликтом, а затем съеденной «собаками войны».

Все началось в котле гражданской войны и закончилось на провинциальном курорте с холодными источниками. В промежутке между этими событиями Веспасиан из рода Флавиев, «неожиданный» император, по определению Светония, во время своего правления тщательно избегал как жары, так и холода. Рассудительный и сдержанный, не расположенный к поспешности, чувствительный к проделкам и шуткам относительно своей хорошо известной бережливости, этот десятый цезарь Рима, провозглашенный только на пороге шестидесятилетия, умерял расточительность и распущенность там, где с ними сталкивался. Для себя он тоже не делал исключения. Одни эти детали, если допустить, что они верны, отличают его от увлекавшихся излишествами предшественников и объясняют его успех там, где Гальба, Отон и Вителлий потерпели впечатляющую неудачу.

«Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!» — так, по словам Светония, бранил его старый пастух. Так оно и было на самом деле. При наследниках Августа из рода Юлиев-Клавдиев и императорах 69 года эту избитую фразу можно было применить к самому принципату, в котором правитель сменял правителя, происходила смена иконографии, а отличительным признаком являлась подверженность ошибкам вследствие крайней самонадеянности. Десятилетие власти Веспасиана знаменует собой поворотный пункт. Рим изменился: ограничено роскошество, аристократическую помпезность заменила осмотрительность, а на Палатинском холме стала царствовать более прозаическая культура. Веспасиан, этот крепкий солдат, свято чтивший память своей бабки, старательно соблюдавший ежемесячный пост и с тем же усердием проверявший состояние римской казны, по большей части оставался невосприимчивым к коррупционным соблазнам своей должности. Безымянные наложницы, с которыми император время от времени делил постель, вознаграждались пухлыми кошельками с сестерциями (эту плату он вполне мог себе позволить), но он отвергал вмешательство императорских женщин в политику.

Влияние женщин рода Флавиев было ограниченным, за исключением любовницы Веспасиана Цениды, продававшей должности и имперские указы, слухи о которой записал Дион Кассий, утверждавший, что сам принцепс благополучно получал доход от подобного рода торговли. Светоний указывает, что Веспасиан, как и другие «армейские» императоры до него — Гальба, Отон и Вителлий, — «произвел смотр сенату, удалив негодных и включив в списки самых достойных», на первый взгляд заботливо и с соблюдением формальностей, но обращая внимание на личную преданность. Этот фактически всесильный провинциальный всадник уничтожил латинские гласные, но пощадил римлян. Такое милосердие знаменательно для нашей хроники. Таким же знаменательным, по мнению Светония, было то, что оно исходило от представителя незнатного рода, не склонного к патрицианскому надменному чувству принадлежности к власти, которое было свойственно преемникам Августа. Последние ни во что не ставили чужие страдания, несправедливость и каждодневное усердие, отличаясь в этом даже от Отона и Вителлия. К имени Веспасиана принято добавлять добрые слова. Не последнюю роль в этом сыграло окончание гражданской войны: он очистил мир от ее безумия. Как и все победы (но лишь немногие удостаивались таких хвалебных песен), она имела свою цену. Согласно Диону Кассию, в войне погибло примерно пятьдесят тысяч человек.

Несмотря на известное сребролюбие обожествленного Веспасиана, история, включая «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, причисляет его к «хорошим» императорам. Как и большинство современников. Он привел Рим к порядку и, подобно Августу, проявлял подобие заботы о республиканских ценностях, выказывал уважение к древнеримским церемониям в широкой программе восстановления храмов. Веспасиан не упускал возможности отпраздновать мир, который, по собственному утверждению, он принес Риму. Между Базиликой Эмилией и Аргилетом, на месте бывшего мясного рынка[226], он построил храм Мира, прославленный Плинием Старшим как одно из чудес света. В этом настоящем музее под открытым небом хранились в назидание римлянам золотые сосуды из Иерусалимского храма вместе с древними шедеврами живописи и скульптуры.[227] В городе, разрушенном гражданской войной, он поднял налоги и установил специальный еврейский налог, который платили только евреи, чтобы финансировать программу восстановления Рима, включая акведук Клавдия и надежное снабжение водой, а также сеть дорог и мостов, в том числе Аппиеву и Фламиниеву дороги. В эпоху, когда многие римские магистраты ограничивались сетованием и недовольством, Веспасиан появился у храма Юпитера на Капитолийском холме и собственноручно начал расчищать руины и выносить их в корзине на голове. В нее он складывал обломки самого важного храма в римском мире, где несколькими месяцами ранее, когда город захватили страх и страдания, на короткое время нашел прибежище его сын Домициан, а до него Брут и тираноубийцы после смерти Цезаря. Массивная фигура Веспасиана, занятого тяжелым трудом, символизировала город на пороге восстановления. Этот образ нельзя применить к Нерону, Золотой дом которого предназначался только для личного удовольствия, а его строительство угрожало вытеснить обычных римлян за пределы города, его невозможно использовать для престарелого патриция Гальбы или для тучного, опьяненного роскошной жизнью Вителлия. Веспасиан воспринимал верховную власть как службу государству, он не был склонен к деспотическим, садистским или маниакальным действиям своих недавних предшественников. Поэтому неудивительно, что, по словам Диона Кассия, «люди были настроены к нему весьма благожелательно, ибо приобретенная в Британии известность и слава, пришедшая к нему в связи с нынешней войной, и его справедливость, и благоразумие в замыслах — все это склоняло людей к его правлению».[228] Однако с точки зрения логического обоснования посмертные отзывы об этом «хорошем» цезаре кажутся окрашенными лишь в контрастные черные и белые цвета.