Дитя урагана - Катарина Сусанна Причард

времени на расчет с кэбменом; тот, пошатываясь, заковылял к трамваю, крича:

— Стой! Стой! Подавай-ка мне вон ту, в розовом!

— Он пьян, — объяснила я кондуктору, — а мне надо поспеть в редакцию «Геральда» до розыгрыша кубка.

— Ясно, — сказал кондуктор, и трамвай помчался вперед. По Рассел-стрит я почти бежала, влетела с черного хода в редакцию, швырнула свои заметки на стол замреда, а сама свалилась от усталости в своей комнате, заливая слезами розовые шелка. Материал попал в номер, тем не менее я, как и следовало ожидать, получила выговор за то, что чуть не провалила задание.

И только на следующий день ко мне с робкими извинениями явился главный виновник всей суматохи. Насколько я поняла, причиной его исчезновения были винные пары и слишком горячее увлечение скачками.

Когда я впервые увидела Эдит Ониэнс, это была хрупкая, со вкусом одетая женщина, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами, уже немолодая; подозреваю, что она по собственной воле осталась незамужней — слишком была привязана к маленьким продавцам газет и не могла променять их ни на какого мужчину. Почетный секретарь Союза юных газетчиков, она много лет заботилась о них и убеждала других людей поступать так же.

Она могла остановить мальчишку на улице и сказать:

— Сынок, у тебя башмаки прохудились. Зайди к нам в союз, я подыщу тебе новые.

Она любила ребят-газетчиков, и они платили ей тем же. У Эди было необыкновенно мягкое и доброе сердце. Не только мальчиков-газетчиков, но и их матерей и сестер брала она под теплое крылышко своего покровительства.

Вместе с Эди я ходила в трущобы, где жили мальчики. Порой целая семья зависела от заработков этих девяти- и десятилетних ребятишек. Сколько я видела брошенных жен с младенцами на руках — маленькие труженики были единственными кормильцами младших братишек и сестер; и все они ютились в мрачных, тесных клетушках, в домах, лепившихся на окраинах и в глухих переулках.

Эди рассказала мне историю одного двенадцатилетнего мальчика, чья мать жила в публичном доме самого низкого пошиба. Мальчик взял на свое попечение меньшого братишку.

— Нельзя мальцу там оставаться, у мамки, — объяснял мальчик. — Пропадет он, мисс, вот я и забрал его.

В те дни у союза не было помещений для ночлега, и Эди беспокоило, как ребятишки устраиваются на ночь.

— Мы спим у тетушки Травки, — сказал ей этот неунываемый паренек. Это означало спать в парке, на открытом воздухе. — Зимой, когда холодно, иной раз берем койку за три пенса, но я присмотрел хорошее местечко в депо.

Эди знала: существует ряд дешевых пансионов, где с беспризорных берут по три-четыре пенса за ночлег, и порой ребятишек укладывают там вповалку, по четверо на одной койке. Само собой, они предпочитали железнодорожное депо, где вместе с ватагами других парней и подростков забирались на ночь в пустые вагоны.

Эди хлопотала, подыскивая приличные дома и помещения под ночлег для бесприютных ребят. Она говорила с матерями, которые превратились в пьяниц и проституток, стараясь выяснить, есть ли возможность вытащить их из этой грязи ради детей; беседовала с власть имущими, всеми способами выжимала деньги из богачей и владельцев газет на расширение помещений союза и увеличение помощи ребятам.

В конце концов Союз юных газетчиков приобрел новое здание. В нем был устроен плавательный бассейн, парикмахерская и библиотека, велись занятия, на которых ребят обучали разным ремеслам. Многое, о чем мечтала Эди, осуществилось еще при ее жизни; помимо прочего, союз обзавелся загородной усадьбой, куда больных детей отправляли на поправку и где они могли получить кое-какие навыки сельскохозяйственной работы.

Но когда я познакомилась с Эди, еще в самом разгаре была ее борьба с опасностями, подстерегавшими беспризорных и бесприютных городских бродяжек, которые храбро отстаивали свое право на жизнь в суровой борьбе за существование.

Среди разношерстного городского люда попадались воры и всевозможные преступники, использовавшие ребят для своих темных делишек. Если кто-нибудь из ее подопечных оказывался в тюрьме, то, когда он отбывал срок, первой у ворот тюрьмы его встречала Эди; она немедля принималась искать для него работу и новых друзей — друзей, которые наверняка окажут хорошее влияние на подростка. В ее собственном благотворном влиянии никому не приходилось сомневаться.

— Я не встречала испорченных среди ребят-газетчиков, — говорила Эди. — Достаточно вспомнить, как трудно им живется и как они стоят друг за друга. Каждый из них скорее снесет любое наказание, чем свалит вину на другого.

И по сей день живут в Мельбурне тысячи мужчин и женщин, которые обязаны спасением от нищеты и бед своей юности преданной и бескорыстной помощи Эдит Ониэнс. Лучшим утешением в старости для нее были встречи с бывшими ее подопечными, теми, кто «преуспел», стал квалифицированным мастером или отличился в армии и на флоте. Иные получили профессии инженеров, зубных врачей, учителей. Эдит радовалась детишкам, которых они приводили к ней, словно она была им любящей бабушкой.

Часто бывшие юные газетчики помогали ей работать в союзе. Действуя где хитростью, где упорством, она старалась добиться для союза финансовой поддержки от владельцев газет; но чаще всего ее выручало вовремя пущенное в ход женское обаяние, против которого трудно было устоять. Каждому, кто знал Эди Ониэнс, никогда не забыть ее почти детского простодушия и редкостного очарования.

Но она не интересовалась политическими и экономическими причинами нищеты и бесправия, которые вынуждали детей ради нескольких шиллингов бегать по полным опасностей улицам города, продавая газеты. На все она смотрела глазами ребят-газетчиков, с точки зрения их нужды в нескольких шиллингах, и довольствовалась тем, что преданно и самоотверженно защищала ребят и их интересы. Я же начала понимать: одной ее мягкой доброты да временных пособий недостаточно, чтобы покончить с нищетой и причинами, ее порождающими; нужны какие-то более решительные меры.

Среди тех, с кем я могла обсуждать проблемы нищеты и социальной несправедливости, была Мэри Фуллертон. Она заметно выделялась из массы журналистов. Я любила мелодичность ее поэзии, ее приверженность к демократическим идеям. За «Мелодиями и настроениями» — первым сборником сонетов Мэри Фуллертон — последовали баллады и лирические стихотворения «Первой борозды» и цикл очерков «Жизнь в хижине», написанных по воспоминаниям ее деда и бабки, которые были одними из первых австралийских поселенцев. Мэри считала, что, если бы женщины играли более активную роль в политических делах, их влияние могло бы благотворно сказаться на законодательстве и обеспечении лучших условий жизни для женщин и детей. Именно через Мэри я познакомилась с Видой