Вкус дыма - Ханна Кент

Вспомнить только, как я тайком просовывала руку между складок юбки, чтобы нащупать синяки, которые он оставил на моем теле, чтобы надавить на эти синяки – и ощутить, как, вспыхнув, растекается боль. То был след его прикосновений, напоминание о том, как его руки оплетали меня, как его бедра прижимались к моим – ликующий взрыв, слитное движение наших тел в темноте. В тупом и бездумном круге повседневной работы, одиночестве ночного сна, пробуждении, которое обещало только новые труды и ничего более, эти потаенные синяки сулили мне нечто иное – конец удушливой заурядности моего существования.

Как же я злилась, когда они начинали проходить. Синяки были единственной частицей Натана, которая пребывала со мной до его очередного возвращения. Все эти дни, все ночи, проведенные в одиночестве, меня снедал нестерпимый голод. Там, в коровнике, когда моя голова, запрокинувшись, упиралась в пол, Натан проник в самую сердцевину моей души. Я скрывала свои подлинные чувства от других слуг. Это стоило усилий воли – держать в себе то, что хотелось выкрикнуть навстречу ветру, выцарапать на земле, выжечь в траве.

Мы сговорились, что я стану жить с Натаном. Он вытащит меня из долины, из шелухи моего жалкого безлюбого прозябания, и тогда настанет новая жизнь. Натан подарит мне весеннее возрождение.

И все это время там была Сигга.

Handar-vara-Freyjum fjóð

Flytur sagnir ljóða.

Kennd við Magnús, blessað blóð,

Búrfells-Agnes góða.

…Сплесть из слов умела вязь

Складно и не медля

И по Магнусу звалась,

Агнес из Бурфедля.

Анонимный автор, 1825 год

– ПРЕПОДОБНЫЙ, ВЫ БЫВАЛИ В ИДЛУГАСТАДИРЕ?

Тоути покачал головой.

– Мне редко приходится ездить на север от Брейдабоулстадура.

Утро следующего дня выдалось еще сырым и снежным, и Маргрьет убедила Тоути отложить возвращение домой до тех пор, пока не прояснится. Его это более чем устраивало. Спал он беспокойно и проснулся с больной головой.

Теперь, когда овец согнали с пастбищ, забой скота завершился, а сено было благополучно свезено на подворье, обитатели Корнсау проводили день в четырех стенах: пряли, вязали и вили веревки.

Агнес, сидя на кровати, выискивала на недовязанной варежке петли, пропущенные Стейной.

– Идлугастадир – это почти на самом краю света. – Она мотнула головой, словно указывая, в какой стороне расположен хутор. – Дороги туда я не знала, и все в один голос твердили, как будет там одиноко – не то что в долине, где всюду, куда ни глянь, знакомые лица. Только я очень хотела работать у Натана.

– И когда ты отправилась в Идлугастадир?

– Как только смогла. В конце мая, в один из Дней переезда.

– В каком году это было? – спросил Тоути.

– В 1827-м. Я встретила в Гейтаскарде Рождество и Новый год, затем дождалась, когда золотистая ржанка прилетит и растопит лед[15]. Тогда-то я сложила вещи и пешком вышла в путь. Немало слуг и батраков шли по долине с одного хутора на другой, но никто из них не собирался в Ватнснес, и ни одна живая душа не направлялась в Идлугастадир. Когда я двинулась по полуострову на север, спустился туман, и я испугалась, что заблужусь. Однако издалека доносился шум моря, и это говорило мне, что я иду в верном направлении. Когда туман рассеялся, я увидала, что нахожусь недалеко от церкви Тьёрна. Я попросилась переночевать там, а на следующее утро священник рассказал мне, как дойти до Идлугастадира.

Из Тьёрна я уже довольно быстро добралась до хутора. В то утро я впервые увидела такой бескрайний морской простор. Ветер дул с севера, срывая пену с гребней волн, которые накатывались на берег, и над водой с пронзительными криками кружили сотни морских птиц. Над серой зыбью вод я могла даже различить западные фьорды – смутные, точно тени.

Зрелище было впечатляющее. Священник из Тьёрна сказал мне высматривать дом у скалистой бухты, и я вскоре его увидела. На берегу лежала небольшая лодка, развешанное на сушилке для рыбы постельное белье неистово хлопало. Тогда это показалось мне добрым знаком – простыни и покрывала словно приветствовали меня.

Я успела немного спуститься по склону, когда из дома вышел человек и двинулся в гору. Когда он подошел ближе, я увидела, что это девушка, совсем юная, не старше пятнадцати зим. Она махала мне рукой, и вид у нее был оживленный. Едва я оказалась в пределах слышимости, она выкрикнула приветствие и побежала ко мне. Знаете, преподобный, вблизи она выглядела еще моложе. Нос у нее был курносый, губы сочные и ярко-красные, светлые волосы развевались на ветру. Для сельчанки девушка была слишком хороша собой, и мне, помнится, пришло в голову – уж не дочь ли это Натана? Наряд у нее был совсем не подходящий для служанки.

Девушка взяла мешок с моими пожитками и поцеловала меня. Потом она уточнила, действительно ли я Агнес Магнусдоттир, и назвала свое имя – Сигридур, но тут же добавила, что все называют ее просто Сигга.

– Это была та самая служанка, о которой Натан упоминал в Гейтаскарде?

Агнес кивнула.

– Сигга радостно защебетала – что ждала меня всю эту неделю, и не голодна ли я часом, и что ведь это так далеко от моих родных мест, и не боялась ли я грабителей или просто лихих людей, когда шла в одиночку по горным тропам? Она так тараторила, что я едва успевала отвечать на вопросы, и прежде, чем я глазом моргнула, меня уже отвели в дом и показали кровать, которую Сигга застелила для меня как раз сегодня утром. Местная бадстова была совсем невелика – всего четыре кровати и узенький проход между ними. Над одной было крохотное окошко, но я подозревала, что это место Сигга приберегла для себя. В Идлугастадире оказалось куда теснее и грязнее, чем мне представлялось… однако же я подбодряла себя мыслью, что лучше быть полновластной хозяйкой скромного хутора, чем бесправной служанкой в хоромах губернатора. Сигга сказала, что на некоторое время оставит меня разложить вещи, а сама пойдет сварить кофе. Когда я заметила, что подобная расточительность ни к чему и я прекрасно могу обойтись водой и сывороткой, Сигга заулыбалась и заверила меня, что Натан обожает кофе и что они пьют его постоянно. Мне подобный обиход показался чересчур роскошным.

Я дождалась, покуда Сигга выйдет из комнаты, и лишь тогда позволила себе осмотреться. Застланы оказались только две кровати из четырех – моя и Сигги, – и я поневоле задумалась, где же в таком случае спит Натан и нет ли в доме жилого чердака, который я до сих пор не заметила.

Когда вернулась Сигга, я спросила у нее, где сейчас Натан. Я ожидала, что он окажется дома и лично встретит меня. Сигга заметно смутилась, покраснела и сказала, что Натана нет дома.

Было воскресенье, а потому я осведомилась, не отправился ли он в церковь, но Сигга отрицательно покачала головой. Натан, сказала она, вообще в церковь не ходит. Кроме того, он – единственный из знакомых ей мужчин, кто не желает читать благодарственную молитву перед ужином, и если, прибавила Сигга, у меня имеется сборник псалмов, лучше прятать его под подушку, иначе Натан может растопить этой книжкой очаг. Нет, продолжала Сигга, Натан отправился на гору охотиться на песцов, но в его отсутствие она охотно покажет мне хутор.