Ураган. Привидения, которые возвращаются - Николай Шпанов

Оставшиеся на земле увидели пламя, клубы дыма. Бетонный потолок бункера завибрировал от гула РД, легкая волна от сработавшей катапульты прошла по стеклу, искривив все, на что смотрели сквозь него люди: вместо одной катапульты они увидели десять катапульт, вместо одной си ней стены далекого бора — десять стен. Потом люди выбежали из бункера и стали смотреть на стремительно вонзавшийся в небо столб дыма, сквозь который просвечивало желтое пламя. Только Ксения, выйдя из бункера, не подняла головы. Она медленно подошла к санитарному автомобилю — непременному и печальному спутнику врача на аэродроме, молча прошла мимо услужливо отворенной водителем кабины, обошла машину и влезла в полутемный, пахнущий смесью бензина и лекарств кузов.

***

В эти же минуты далеко за синей стеною бора, широким кольцом охватившего аэродром, в одном из розовых домов авиагородка, в теплом полумраке спальни, Вера лежала, закинув за голову руки, и тоскливо глядела в слабо освещенный потолок. Она вздрогнула, когда издали донесся рев реактивных двигателей, и раздраженным движением натянула одеяло на голову. Сегодня этот звук был просто невыносим. Сегодня она непременно, да, непременно, поедет в Москву. Вот только дождется, пока вернется Андрей, и поедет: еще не упущено время, чтобы включиться в какую-нибудь из геологических экспедиций. Где-нибудь на далеком юге страны они работают до глубокой осени.

Шифровка, положенная на стол генерал-полковника Черных, была, как другие. Сотни депеш, сводок, донесений и разработок в течение дня кладутся на столы начальников отделов. Отсюда десятки из них, отобранные, прокомментированные, переходят на столы начальников управлений. Дальше просачиваются единицы, сведенные воедино, отжатые до скелетной сухости и снабженные необходимыми справками, — самое главное, что требует рассмотрения Черных или необходимо для доклада командованию.

Алексею Александровичу предстояло решить: заслуживает ли сообщение включения в страничку важнейших данных для командования? Черных не мог передать это наверх ни в качестве догадки, ни в виде загадки. Для того он тут и сидел, чтобы в каждом уравнении не оставалось "иксов". Черных посмотрел на часы и решил подождать, но тут что-то всплыло в памяти. Палец привычно лег на кнопку селектора.

Задолго до описываемых событий некий иностранный офицер Сеид Хажир, возвращаясь с курорта Остенде, пробыл три дня в Париже. Сам Хажир говорил, будто наслаждается отпуском и его единственное желание — отдыхать. Делами Хажир действительно не занимался и не встречался ни с кем из иностранных военных. Все время в Париже ушло на посещение знакомых дам. Лишь в салоне одной из них он ненароком столкнулся со своим старым другом и коллегой по Берлинской академии генерального штаба — Гансом Хойхлером.

Они поговорили с глазу на глаз, пока хозяйка дома одевалась для поездки в оперу. Вот и все. Казалось, это обстоятельство не заслуживало места даже в самой дотошной картотеке. Быть может, так бы оно и было, обходись современные учреждения картотеками, каталогами и прочим не слишком поворотливым инвентарем. Но на помощь человеческой памяти и картотекам пришла электронная машина. В ту ночь, узнав, что Ганс Хойхлер вернулся из полета в Ингольштадтхаузен и вступил в оживленные радиопереговоры с неким Хажиром, Черных приказал привести в действие запоминающее устройство электронной машины по признаку "Ганс Хойхлер". Защелкали тысячи ячеек, замелькали огоньки на черном поле машины. Одна за другой перед офицером оказались четыреста восемьдесят две перфорированные отметки встреч Хойхлера, когда-либо зафиксированных прессой, официальными отчетами, частной корреспонденцией или донесениями агентуры. Чтобы разобраться в этом, потребовалось бы много времени, если бы электронная машина в течение полутора минут не сообщила офицеру, какие из этих встреч не были до сих пор разработаны. Из них машина отобрала встречи с военными. Таких нашлось сто девяносто семь. Двадцать две с представителями Северо-Западной Азии. Среди них встреча с Хажиром. За этим последовали малозначащие на вид, но значительные по существу своему звенья: давно уже было установлено, что для особо секретных сношений со своими эмиссарами в государстве, о котором шла речь, Хойхлер пользовался кодом "Азиатские фиги". Машина сообщала, что накануне описываемых событий Хойхлер передал этим каналом сообщение: "Фиги упакованы. Отправляю. Следите за результатом. Действуйте, не ожидая указаний". И, наконец, машина сообщила офицеру: эту "торговую" депешу фирма-получатель в Азии с поспешностью передала не кому иному, как Сеиду Хажнру. В своей стране Хажир уже не прикидывался туристом, шатающимся по фешенебельным курортам и светским салонам, — там он носил форму генерал-майора авиации. Его бомбардировочное соединение базировалось в пункте, откуда рукой подать до сердца советского нефтяного района. Соседом Хажира по дислокации был некий генерал фон Шредер. Хотя этот иностранец и не состоял на службе у данной страны, но командовал на ее земле куда более серьезным объектом, нежели сам Хажир, — одним из дальних аэродромов атомоносцев УФРА. Обе базы — Хажира и Шредера — входили в зарубежное командование УФРА.

Таким образом, когда перфорация карточек, в три минуты обработанных электронными машинами, превратилась во всем понятные слова, генерал Черных мог доложить командованию, что в "фигах" он подозревает бомбы, а в "упаковке" — бомбардировщик. То, что за этими "фигами" должен следить именно командующий большой авиационной базой у границ СССР — Хажир, — вызывало тревогу.

Таков был результат незаметного визита к одной из парижских дам личного друга и коллеги генерала Ганса Хойхлера — господина Сеида Хажира. В службе, подчиненной генералу Черных, никто не назвал этот результат неожиданным или странным. Там всегда были готовы к самым удивительным и внезапным зигзагам человеческих путей и судеб. Заботились об одном: знать о них то, что нужно.

Генерал-лейтенанту Ивашину, теперь командиру авиационной дивизии в южном округе ПВО, трудно давался местный климат. Каждое посещение частей, расположенных в зоне обороны нефтяного района, было пыткой солнцем. Но вопреки советам врачей (а чего он не делал вопреки?) он летал, ездил, ходил без всякого ограничения, не задумываясь.

Плеши холмов, бурые, неприветливые, глядели со всех сторон, окруженные щетиной немытой дождями травы. Под короткими ударами знойного ветра стебли, ударяясь друг о друга, позванивали, как ржавая проволока. А над головой крыша из раскаленного до густой синевы воздуха. А бывает, затянет все наверху чем-то желтым, мутным. И опять: не воздух, а дно котла на костре. Не то что подставить непокрытую голову, а без плотных очков-консервов и глаз туда лучше не поднимать. Все это раздражало, держало нервы в накале.

Войдя на КП, Ивашин сразу успокоился. Помещение тонуло в приятной полутьме: вогнутый полуциркуль экрана, электронные машины; маленький амфитеатр стульев для офицеров штаба. По светящимся экранам с изображением карты погоды для всего округа двигались туманности циклонов, бежали легкие, как лебяжий пух, штрихи перистых облаков. Клубились темные пятна кучевых облаков. Где-то над отдаленным районом дождь дрожал сеточкой мельчайших штришков.