Ураган. Привидения, которые возвращаются - Николай Шпанов

Рашидов молчит. Ивашин видит, что к моменту, когда "дюсельдорфы" окажутся над границей, в позиции, удобной для атаки, перехватчиков останется только трое. И те — в густом облаке. Может быть, это облако и смутило молодого Рашидова.

— Пристройте Рашидова в пару, — скороговоркой бросил Ивашин Семенову.

Пока шел разговор Семенова с Рашидовым, штурман вывел тройку Короткова на "дюсельдорфов".

— Сбросьте тысячу высоты… тридцать градусов вправо.

— Вижу! — слышится короткое восклицание ведущего.

Ивашину кажется, что он слышит, как забилось сердце летчика, словно в самолете сидит он сам, а не капитан Коротков.

"Дюсельдорфы" снова легли прямо курсом к границе. Сейчас они окажутся у советской земли в самом узком месте южного угла. Где-то на траверзе Массалы. Отлично! Еще немного, и их можно будет сбить на законном основании над своими территориальными водами. "На совершенно законном основании", — мысленно повторил Ивашин. Он не вполне отчетливо понимал — война это или еще не война? Нужны ему еще какие-нибудь приказания, чтобы сбросить "дюсельдорфы" в море, или все зависит только от его летчиков?..

***

Ивашин, не отрываясь, глядел на две светящиеся точки в поле локатора, если "дюсельдорфы" станут набирать высоту, намерение их будет ясно: удлиняют глиссаду своих снарядов, чтобы достать до нефтерайона. Значит, задача его истребителей — помешать им набрать высоту в ничейном небе.

Приказание Короткову — и зеленые слезки в стекле индикатора закапали все дальше и дальше на ось высоты.

Ивашин считал секунды: тридцать… шестьдесят… девяносто — ход "дюсельдорфам" вверх закрыт!

Ивашин подумал было: надо сказать Короткову, что делать дальше, но в этот миг точки "дюсельдорфов" рассыпались мелкими блестками. Светящиеся хвостики крошечных комет потянулись от них к земле. Управляемые снаряды! Словно молния, освещая весь небосвод от края до края, возникла, осветила мозг и претворила в действие мысль Ивашина. Он выбрасывал в микрофон слова с четкостью скорострельного пулемета.

Семенов переориентировал летчиков, два оператора выдали со своих машин расчеты для выхода на перехват, весь КП представлял собой одну синхронно действующую, считающую, анализирующую и диктующую машину.

Ивашин констатировал факты и действовал сообразно этим фактам. Фактом было нападение — значит, следовало уничтожить нападающего. Ивашин считал секунды сближения своих перехватчиков с бомбардировщиками: секунда… полторы… две… две с половиной… Три!

Голос Короткова:

— Атакую ведущего!

Ивашин представил себе, как Коротков установил на бортовом индикаторе границы силуэта; как его рука подводят круг в прицеле: вот точка — противник пока еще где-то правее и ниже центра. Коротков уверенно ведет истребитель. Теперь и противник понял все: где-то очень высоко едва слышно посыпался грохот очереди. Это пушка Короткова? Нет… Наверно, он еще чуть-чуть дал от себя и прибавил газ. Точка стала черточкой. Она уже ползет по горизонтальному волоску прицела. Чуть довернуть. Центр! Станция перешла в режим прицеливания. Кружок на индикаторе. Дистанция близка к действительному огню. Крест! Огонь!

— Коротков, выходи из атаки! — хотел бы крикнуть Ивашин, но, во-первых, Коротков и сам сделает все, что нужно, во-вторых, наблюдение уже докладывает:

— Слива атаковал.

— Груша атаковал.

Ни первого, ни второго взрыва не было слышно. Только движение двух вражеских самолетов на экране резко замедлилось. Временами точки в радиолокаторе стоят на месте — так беспорядочно было падение сбитых самолетов.

***

Наземное наблюдение донесло, что видит горящие самолеты.

***

Коротков донес, что атакованный им бомбардировщик горит. Коротков просит разрешения произвести вторую атаку по одному из ведомых "дюсельдорфов".

Семенов, не оборачиваясь, докладывает Ивашину, что один из ведомых "дюсельдорфов" атакован второй парой перехватчиков. И тут же Семенов как-то странно скашивает рот, и его слова делаются все тише:

— Один из перехватчиков отвалился с подозрительной беспорядочностью. Похоже, что…

Ивашин с досадой машет рукой: остальное ясно. А сам "дюсельдорф"?

— Идет на посадку.

— В море?

— К берегу. Но, пожалуй, не дотянет.

— Обеспечить захват экипажа. Что с Коротковым?

— Атаковал вторично и…

— Ну же!

— Порядок!

На КП царит тишина, в которой с особенной отчетливостью слышно сухое потрескивание электронных машин.

— А что Рашидов?

— Листик… Листик… я Пальма, отвечайте, — послышался голос штурмана. И через полминуты: — Вот Рашидов, товарищ генерал, — штурман показал на светлую звездочку у самого края экрана.

— В открытом море? — удивился Ивашин. — Начнет плутать… Молод…

И тут же, в подтверждение его слов, голос Рашидова:

— Потерял пространственную ориентировку.

***

Ивашин думает. Рашидов любит болтать: "Я самому себе доверяю больше, чем приборам". Если бы не эта дурацкая самоуверенность, не потерял бы возможности участвовать в бою. Сколько же нужно им повторять: над облаками, над морем, ночью верь не себе, а только приборам. Твоя голова — это только твой мозг. Один мозг одного человека с ограниченным опытом. А умный прибор — это сгусток большого знания и опыта многих людей. Верь приборам даже тогда, когда они противоречат твоим чувствам, твоим предположениям и твоей уверенности.

Небось, отыскивая врага в облаках, Рашидов поверил своим глазам и ощущениям больше, чем приборам. Вот и вертанул на сто восемьдесят от цели. Ох, и задаст же ему Ивашин, когда тот отдышится!

— Помогайте Рашидову, — негромко, так, чтобы не слышали остальные офицеры, сказал Ивашин Семенову и вышел с КП.

Вот и Коротков вылезает из самолета. Неважный вид. Уже знает о потере одного из ведомых, а, чего доброго, думает, что и Рашидов не принял участия в бою.

Коротков с трудом поднимает руку, чтобы помочь снять с себя шлем. Выжидательно смотрит на генерала. Ивашин еще за несколько шагов протягивает ему руку, а когда капитан смущенно принимает рукопожатие, привлекает его к себе и целует. Ивашин чувствует на губах вкус соли, слышит острый запах пропотевшего тела.

— А Рашидов-то, а? Преследует четвертый бомбардировщик, — весело сочиняет Ивашин, чтобы помочь Короткову прийти в себя.

— А я думал… — Коротков недоговаривает, и его сухие губы силятся сложиться в улыбку. Но только устало повторяют: — Значит, это был не Рашидов…

Ивашин понимает, что Коротков говорит о сбитом ведомом. Да, капитан, это не Рашидов. Это другой твой товарищ. Не такой молодой, не такой горячий, более опытный и, уж во всяком случае, никогда не сомневавшийся в том, что нужно верить приборам больше, чем себе. Но разве может кто-нибудь сказать, когда приходит очередь летающего человека доказать, что он готов к жертве, выше которой нет? Никто не знает этого, Коротков. Не знаешь и ты. Можешь быть спокоен, капитан Коротков, ты сделал сегодня все, что должен был и мог сделать: сбил два самолета противника. Улыбнись же в ответ на улыбки товарищей.