В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен

Такая вот судьба. И знаете, еще говорят, что судьбу человека можно проследить по его фотоальбомам. В квартире, которую занимал Георг, я как раз наткнулся на толстый фотоальбом ее прежних владельцев, который очень запал мне в душу. Каждый снимок в нем был четко и аккуратно подписан, и я мог ясно представить события, в связи с которыми делалась та или иная фотография. Передо мною предстала судьба молодой семьи. Эти люди были незнакомы мне, но, окончив смотреть альбом, я знал о них все.

В нем были и фотографии счастливого детства, и фотографии свадьбы. На одном из снимков хозяин альбома гордо стоял в летной униформе сержанта технической службы. На другом — его избранница в белом подвенечном платье. Ее волосы, по моде того времени, были закручены в большой клубок на затылке. За подобными фотографиями, конечно, следовали и фотографии их детей. У них было двое сыновей. Среди многочисленных снимков было и несколько, запечатлевших их последние каникулы. Они катались на велосипедах по улице, по сторонам которой росли деревья. Эти деревья были посажены еще при Фридрихе Великом, но условия, в которых они росли, в сочетании с суровыми восточными ветрами Силезии сделали их стволы кривыми.

Заканчивался альбом вырезкой из газеты, помещенной в черную рамку и украшенной черным крестом с надписью «Погиб за Германию».

Но что стало с хозяйкой альбома и ее детьми? Почему их квартира оказалась оставленной в таком виде, как будто хозяева просто вышли в магазин и скоро вернутся? Уцелела ли вдова? Уцелели ли ее дети? Ответа на эти вопросы я не знаю.

Когда мой друг занял эту квартиру, в ней была безупречная чистота и каждая вещь стояла на своем месте. Мы ощущали себя словно оказавшимися в гостях и старались, чтобы в нашем жилище все оставалось таким же, как было до нас. При этом мы оба знали, что очень скоро война поглотит и этот дом, и фотоальбом, оставленный здесь его владельцами.

Среди вещей, находившихся в квартире, оказался и граммофон. Мы с радостью стали пользоваться им, чтобы слушать популярные в те дни песни и военную музыку. Хотя заставить этот старый граммофон воспроизводить пластинки порою оказывалось довольно сложно, особенно после стаканчика-другого красного вина, которое Георг ухитрялся раздобывать где-то в городе. К тому же даже в части, ответственной за обеспечение роты, у нас оставалось совсем немного времени для отдыха. У нас редко выдавалась даже короткая возможность расслабиться.

Что интересно, помимо граммофона, в нашей квартире также был очень хороший радиоприемник в элегантном черном корпусе, который ловил передачи даже отдаленных радиостанций. Мы садились возле него, чтобы послушать последние новости. Помимо этого, мы нередко настраивались на волну какой-нибудь зарубежной радиостанции, хоть это и было запрещено.

Иногда любопытство, присущее каждому человеку, брало верх над нами, и мы настраивались на волну радиостанции Москвы. Русские специально осуществляли радиовещание на немецком языке и предсказывали нам гибель и беды, полагаясь на то, что страх разъедает душу. Каждый час и ровно в полночь однообразный женский голос драматично провозглашал смерть немецким солдатам. Смесь услышанного хвастовства и ядовитой черной пропаганды совершенно не производила впечатления на нас, бывалых солдат. Но как это могло восприниматься другими, менее искушенными слушателями, которые также настраивались на эту радиоволну?

Постоянные перемещения войск, осаждавших Бреслау, обуславливали соответствующие перемещения с нашей стороны. Нам приходилось снова и снова менять позиции. По пути на новые линии обороны нас постоянно останавливали жители районов, где все еще было спокойно, и спрашивали о текущей ситуации на передовой. Два главных вопроса, которые задавал нам каждый, были такими: «Как долго мы сможем продержаться?» и «Получим ли мы помощь из-за кольца окружения?» Мы не знали ответа на них и неуверенно пересказывали доходившие до нас слухи. Согласно им, командующий группой армий «Центр» генерал Фердинанд Шернер с несколькими дивизиями из районов Стрехлена и Зобтена собирался попытаться прорваться к Бреслау. Это было правдой. Но надо признать, что за все время осады мы так и не увидели этих войск.

Надеясь на помощь извне, военное руководство крепости, кроме того, продолжало искать возможности к спасению своими силами. Один из альтернативных выходов из положения был предложен местным профессором. Ему удалось обнаружить свиток пергамента, сделанный в 1767 году, на котором изображалась система подземных тоннелей, проходивших под городом. Вход в нее находился под зданием городского управления, а дальше тоннель шел параллельно улице Швайдницер, проходя на значительной глубине под церковью святой Доротеи, и заканчивался за городскими стенами. Инженеры сразу приступили к работе, но тоннель, как и ожидалось, после стольких прошедших лет оказался в полуразрушенном состоянии. Восстановление всего нескольких километров подземного пути потребовало бы долгих месяцев. Но тем не менее инженеры все равно пытались сделать все, что было в их силах. И даже тот короткий участок тоннеля, который они успели восстановить, оказался очень полезным для нас. Наши артнаводчики смогли выбираться за русские позиции, проходя прямо под ними, и координировать огонь артиллерии, а также следить за перемещением войск противника.

Мирным жителям во время осады, безусловно, пришлось испытать немало страданий. При этом большинство из них переносили их мужественно и терпеливо. Их стоицизм удовлетворил бы даже древнегреческих учителей, философия которых учила безразлично переносить превратности судьбы.

Однако не все могли быть стойкими в этих нечеловеческих условиях. Беспомощность, тревога, потеря родных жилищ в сочетании с неотступным страхом, что русские захватят город, приводили к многочисленным самоубийствам. Мы знали об этом и старались успокаивать жителей, говоря им, что они могут на нас положиться. После войны Пауль Пикерт, настоятель церкви Святого Маврикия, свидетельствовал, что рост отчаяния среди жителей Бреслау привел к тому, что каждый день стало совершаться от 100 до 120 самоубийств. О том же говорит и Эрнст Хорниг, настоятель другой широко известной в Силезии церкви, на страницах своей книги «Бреслау 1945-го». Согласно его данным, за 84 дня осады города зафиксировано 3000 случаев суицида, но гораздо большее количество самоубийств так и осталось неучтенным.

После окружения Бреслау единственной линией коммуникации с Германией в нем остался аэродром Гандау. В результате у нас было достаточно еды, так что ни один солдат и ни один мирный житель за весь период осады не страдал от голода. Но зато на многих этапах обороны города нам крайне не хватало боеприпасов, и в этом смысле наше оружие, если можно так выразиться, действительно было «голодным».

Все воздушные поставки осуществлялись транспортными самолетами Ю-52. На обратном пути они забирали тех, кто был легко ранен. Этих бойцов лечили за пределами кольца окружения, чтобы они как можно скорее смогли снова принимать участие в боях. А вот тяжело раненным, чье лечение обещало быть продолжительным, приходилось оставаться в госпитале, расположенном в городе. По воздуху в Бреслау поступал не только провиант и боеприпасы, которые тоннами доставлялись в город вплоть до 19 февраля, но и медикаменты, средства первой медицинской помощи, бинты и т. п., а также почта.