Научите своих детей - Иван Фабер

– Меня зовут Вилль, – представился мой новый знакомый и протянул мне свою дефектную, скрюченную ладонь – он не мог её выгнуть, но, скорее всего, старался сделать её похожей на нормальную.

Я тоже представился и пожал его худую ручку и спросил, где здесь нормальный туалет. Вилль позвал меня за собой в другой конец коридора.

Всего в стационаре было два санузла – комната с ванными и душевыми, которая, как мне рассказал «друг», открывалась для пациентов раз в сутки – в четыре часа дня, перед полдником. Второй санузел – несколько раковин и унитазов. Кстати, там было очень чисто, что меня сильно удивило.

Также в стационаре было около сорока палат, десять из которых закрывались (я был в одной из них). Вилль сказал, что такие палаты предназначены для возбуждённых, неадекватных пациентов.

– Почему же меня туда посадили? – спросил я, усевшись на свободную скамью.

– Следят, значит, за тобой.

– А за остальными?

– Ну, тут мало кто убивал людей..

«Откуда он знает?» спросил я себя, но тут же вспомнил про телевизор.

Значит, вот почему я оказался здесь интересен каждому встречному – то-то на меня все смотрят, а взглядами пересекаться всё-таки не хотят.

– Скоро обед. – Вилль встал и направился к противоположному концу коридора.

Я смотрел ему вслед – пускай он и выглядел чрезвычайно бодрым, по сравнению с остальными пациентами – всё равно у него было не отнять той плавности, переплетённости движений, коей не обладал я – это пока что, Карл.

Оставив меня наедине с коридором, Вилль пропал.

Я сидел одиноко, пытаясь изобразить из себя задумчивого, занятого своими мыслями человека – местные обитатели то и дело роняли на меня взгляд, проходя мимо. В один момент моё одиночество нарушилось – ко мне на скамью, прям плотно ко мне, присел один странный паренёк – лицо его было изъедено шрамами, в тоже время было обезображено сильным псориазом – худые руки изрезаны, роба грязная, ногти не были подстрижены. Он странно улыбался, разговаривал сам с собой тихими фразами, время от времени плюясь на пол – меня чуть не вырвало от столь близкого нахождения с подобным «существом», и как только я попытался встать, он сильно схватил меня за предплечье, затянув обратно. Я хотел было повернуться и оттолкнуть его, да только вместо этого он опередил меня, поймав мою шею своими жёсткими руками – смотрел он мне прямо в глаза, тихо нашёптывая свои еле произносимые фразы.

Конечно, рефлекторно моя правая рука полетела аккурат ему в скулу, да только после такого удара он меня не отпустил, а ещё сильнее вцепился – мне ничего не оставалось, кроме как добавить ещё и ещё. Странно, но вокруг нас так быстро поднялся шум, что моментально, как будто появившись сквозь стены, нас окружило четверо санитаров, причём трое уже оттаскивали меня, а лишь четвёртый – этого психопата.

Меня горячо огрели по голове, ненадолго оглушив – хотя было бы достаточно нескольких рывков, и я успокоился, но я забыл о местных правилах – три санитара в сопровождении откуда-то взявшейся медсестры тащили меня в свою, отдельную палату, тогда как всякая шваль развеялась по комнатам, пряча свои уродливые головы при приближении медработников, но затем же глядела им вслед, всё-таки не смея выйти в коридор.

До того, как меня повторно не шибанули по голове, я попытался спросить, за что меня схватили и куда ведут – и больше вопросов я не задавал.

Ответ у них был простой – меня намертво прификсировали к койке, с которой до этого стащили матрац, и распят я был прямо на железной сетке. Руки, ноги мои смотрели в разные стороны, вязали на тяжёлую петлю, и рука даже двинуться не могла, так как всё тело моё оказалось предельно растянуто. После того, как довязали правую руку, подошла медсестра, лицо которой было скрыто марлевой повязкой, обнажила катетерную иглу, нащупала вену и проткнула мою кожу.

Естественно, я испугался, и начал что есть силы дёргать рукой, лишь бы помешать палачу влить яд внутрь меня. Тогда я впервые в жизни испытал настоящий, неконтролируемый страх. Но мои попытки избежать инъекции оказались бесполезными, так как один из санитаров сильно дал мне под дых, а двое других рассредоточились по моим рукам и ногам.

Затем сестра поднесла ко мне капельницу, соединила шнур с катетером и сказала тихим голосом:

– Считай до десяти.

На тот момент мне было не до счёта. Но почувствовав жжение по руке, я вдруг ослаб, спокойно распластался по кровати и уже больше не сопротивлялся в тот день.

Спал я чрезвычайно хреново – мне снились кошмары. И мама.

Я не знаю, сколько времени я провалялся на той жёсткой кровати, но окончательно проснувшись, я обнаружил себя уже развязанный, однако с сильно затёкшими конечностями – будто вязки сняли за несколько минут до моего пробуждения.

Мне не дали ни матраца, ни постельного белья – как я был в одних штанах – так и проснулся. Открыв глаза, я почувствовал сильную сухость во рту, прямо-таки настоящую жажду, более того, присутствовал голод. Живот резало. Но что меня конкретно удивило, так это отсутствие возможности подняться и сесть. Просто сесть на кровать.

Я не мог – до сих пор не знаю, что за вещество мне ввели – на правом сгибе локтя грязный и ссохшийся кровью кусок ваты был приклеен на грубо обрезанную полоску лейкопластыря – это «лекарство» сделало из меня настоящего овоща, неизвестно сколько я пытался встать. При малейшем подъёме головы и туловища внутри сразу всё сводило сильной судорогой, а глаза наполнялись искрами.

Но лучше бы я всё-таки в тот момент бесполезно пытался подняться, ибо как только совершив этот «подвиг», я сразу вспомнил, что нахожусь в закрытой палате с мягкими стенами. И это был мой второй день пребывания.

За дверью было тихо, я не собирался подходить к ней и заявлять о своём пробуждении. Я впервые за несколько лет реально разрыдался.

Помнишь ли ты сейчас всё то, что чувствовал несколькими годами ранее? Не думаю, но, надеюсь, воспоминания об этом придадут тебе лишь сил, потому как тебе нужно было крепчать.

С того самого дня, на двадцать один день (именно таким сроком ограничивалось моё пребывание в “God's place”), моим бытием стал новый режим, к которому изначально, конечно, было тяжело привыкнуть.

Весь режим заключался в следующем – доктора, как и всем, прописали мне N-ное количество пилюль. Приём таблеток был обязателен после приёма