Руфь - Элизабет Гаскелл

Но за все это ее нельзя было обвинить. Она всегда выполняла распоряжения мистера Брэдшоу и вообще в последнее время стала очень покорной.

Хорошим доказательством влияния, приобретенного Руфью в семействе Брэдшоу, служит то, что его глава после долгих размышлений решил попросить ее переговорить с Джемаймой и выяснить, какие чувства так переменили дочь.

Он позвонил в колокольчик.

— Миссис Денбай здесь? — спросил он вошедшего слугу.

— Да, сэр, она только что пришла, — ответил слуга.

— Попросите ее зайти ко мне, как только она сможет оставить молодых леди.

Руфь явилась.

— Садитесь, миссис Денбай, садитесь. Я хотел бы с вами кое о чем поговорить. Но не о ваших ученицах, хотя они делают под вашим руководством прекрасные успехи. Поверьте, я часто поздравляю себя за то, что сделал такой выбор. Теперь же я хочу поговорить о Джемайме. Она очень любит вас, и, может быть, вы возьмете на себя труд заметить ей… Ну, словом, сказать Джемайме, что она ведет себя очень глупо, отвращая от себя мистера Фарквара, которому она очень нравится. Как только он оказывается рядом, Джемайма становится замкнутой и мрачной.

Мистер Брэдшоу замолчал и посмотрел на Руфь, ожидая от нее согласия. Однако Руфь не совсем поняла, что от нее требовали, хотя первое впечатление от этого поручения было крайне неприятным.

— Я не совсем вас понимаю, сэр, — ответила она тихо. — Вам не нравится обхождение мисс Брэдшоу с мистером Фаркваром?

— Ну, не совсем так. Да, я огорчен ее поведением: она угрюма и порывиста, особенно в его присутствии. И я желаю, чтобы вы поговорили с ней об этом.

— Но я никогда не имела случая заметить этого. Сколько я ни видела ее, она всегда была мила и благосклонна к нему.

— Я полагаю, вы поверите мне, если я скажу, что заметил другое, — сказал мистер Брэдшоу, выпрямившись с гордым видом.

— Разумеется, сэр. Прошу прощения, если я неудачно выразилась. Должна ли я сказать мисс Брэдшоу, что вы беседовали о ее поведении со мной? — спросила Руфь.

Она была удивлена, и ей все меньше хотелось выполнять это поручение.

— Если вы позволите мне докончить мысль, не перебивая, то вы поймете, чего я от вас желаю.

— Прошу прощения, сэр, — повторила Руфь покорно.

— Я хочу, чтобы вы как-нибудь случайно присоединились к нашему кружку. Миссис Брэдшоу пошлет вам приглашение на тот день, когда мистер Фарквар, по всей вероятности, будет у нас. Поскольку я вас проинструктировал, вам несложно будет заметить примеры того, на что я указал. А в дальнейшем я полагаюсь на ваш собственный здравый смысл. — Тут мистер Брэдшоу поклонился. — Надеюсь, вы найдете случай наставительно поговорить с ней.

Руфь хотела было что-то сказать, но он замахал рукой, требуя молчания:

— Послушайте еще немного, миссис Денбай. Я понимаю, что моя просьба поприсутствовать на этом вечере, заставит вас тратить время, которое для вас драгоценно. Но будьте уверены, я не забуду этого маленького одолжения. И вы можете объяснить все, что я вам тут сказал по этому поводу, Бенсонам.

— Боюсь, я не смогу… — начала Руфь.

Пока она пыталась подобрать выражения поделикатнее, чтобы объяснить свое нежелание делать то, о чем он просил, мистер Брэдшоу поклонился в знак окончания разговора. Он полагал, что Руфь просто слишком скромна и недооценивает свои возможности, и потому прибавил уже любезным тоном:

— Вы справитесь, как никто другой, миссис Денбай. Я замечал в вас много прекрасных качеств, которых вы, может быть, сами в себе не осознаете.

Если бы он понаблюдал за Руфью в это утро, то заметил бы в ней рассеянность и уныние, не делавшие ей чести как наставнице. Она не могла убедить себя, что имеет право вмешиваться в чужие семейные дела с намерением выявить чьи-нибудь недостатки. Если бы Руфь увидела что-либо дурное в Джемайме, которую искренне любила, она сказала бы ей об этом наедине. В то же время Руфь сомневалась, что имеет право вынимать соринку из чужого глаза, хотя бы и самым нежным образом. Ей нужно было победить саму себя прежде, чем решиться сделать это. Но в просьбе мистера Брэдшоу заключалось нечто отталкивающее для Руфи, и она решила не принимать приглашения, которое поставило бы ее в такое фальшивое положение.

По окончании уроков Руфь вышла в переднюю; завязывая ленты на шляпке, она слушала, что говорили ей на прощание ученицы. Вдруг Руфь увидела Джемайму и поразилась тому, как та внешне переменилась. Большие, некогда блестящие глаза погасли. Лицо потеряло свой обычный цвет, стало тусклым и приобрело желчное выражение. Углы рта были опущены и выдавали горькие думы.

Джемайма подняла глаза и увидела Руфь.

«Как ты прекрасна! — подумала Джемайма. — Какое божественно-спокойное лицо! Что можешь ты знать о земных искушениях? Смерть лишила тебя твоего возлюбленного, но это была блаженная скорбь. Мое же горе точит меня и заставляет презирать и ненавидеть всех и каждого — кроме тебя, разумеется».

Лицо ее смягчилось. Она подошла к Руфи и нежно поцеловала ее. Для Джемаймы было словно облегчением чувствовать близость столь чистой души. Руфь поцеловала ее в ответ и внезапно решила изменить свои намерения не делать того, что хотел от нее мистер Брэдшоу.

По дороге домой Руфь подумала о том, что попробует узнать, какие чувства скрывает Джемайма. И если эти чувства окажутся, как можно было ожидать, болезненно преувеличенными, она использует всю ту мудрость, которую дает истинная любовь, чтобы помочь девушке. Пришла пора кому-нибудь унять бурю в сердце Джемаймы, с каждым днем все больше и больше лишавшемся покоя.

Главная сложность для Джемаймы состояла в том, что она никак не могла разобраться с двумя разными характерами, в разное время приписанные ею мистеру Фарквару. Прежде она считала его человеком с высокими принципами, но избегающим борьбы — что служило причиной ее раздражения. Теперь же все говорило о том, что мистер Фарквар был человек холодный, бесчувственный и расчетливый, который смотрел на нее как всего лишь на возможное приобретение. Эти два мистера Фарквара сталкивались и никак не могли ужиться в ее уме. В состоянии раздражения и предубеждения Джемайма была не способна наблюдать за тем, как он отказывается от своих прежних мнений, чтобы угодить ей. Таким образом, он не мог ее завоевать. Он нравился ей куда больше, когда твердо отстаивал то, что считал правым, и осуждал то, что считал неверным, не позволяя себе ни малейших поблажек. С этой красотой цельности, неподвластной греху, не могло сравниться никакое покаяние. В те дни, когда он так себя вел, он был ее идолом. И тем сильнее она противилась теперь ему в его новой ипостаси.

Что же касается до самого мистера Фарквара, то ему уже все надоело. Ни рассуждения, ни принципы не интересовали его: он просто видел, что Джемайма вовсе не является его идеалом женщины. Он считал, что она несдержанна и необузданна, презирает те жизненные правила, которые были для него священны, и в лучшем случае равнодушна, а в худшем — чувствует к нему отвращение. Несмотря на все это, мистер Фарквар продолжал любить ее и потому решил сделать над собой усилие и отделаться от этого чувства. Он принял решение, но ему не давали покоя разные воспоминания, связанные с Джемаймой. Вот она держится за его руку со всей детской доверчивостью и поднимает голову, чтобы посмотреть ему прямо в лицо своими темными глазками, а затем спрашивает о чем-то таинственном, что интересовало в то время их обоих, а теперь вызывает только споры и несогласия.