Возвращение атлантов - Александр Михайловский

Неподалеку от крепости Росс надо будет построить аэродром. Расчистить площадку и выровнять ее можно и местными силами. Все аэродромное оборудование доставят через портал из будущего. Имея под рукой несколько самолетов (транспортных, пассажирских и боевых), а также вертолетов, можно держать под контролем все прилегающие к крепости Росс территории.

И это без учета психологического воздействия на местное население. Один вид летящей по небу стальной птицы вгонит всех в холодный пот и священный трепет. Вон, индейцы кашайя – так те в открытую называют людей из будущего посланцами богов. Еще немного – и они начнут падать ниц перед Сергеевым и «мышками» капитана Мальцева.

«Ну ладно, – усмехнулся про себя Сергеев, – придется принять сие как данность. Вон, ацтеки считали Кортеса с его бандой сыновьями Кетцалькоатля, и тот завоевал их империю. Мы такие глобальные цели себе не ставим. Просто Калифорния должна быть русской»…

* * *

Пока Сергеев-старший со своей командой сражался с калифорнийскими головорезами, в Петербурге шла обычная рутинная работа. Шумилин вместе с майором Соколовым занимался искоренением «врагов внутренних». А их оказалось больше, чем достаточно. Работы было непочатый край. Подполковник же Щукин вел долгие и достаточно трудные беседы с императором о будущем Российской империи.

Человек прямой и честный, Николай с неодобрением относился, как он говорил, к византийству своего собеседника из будущего. По натуре своей император был чужд обману, различным дипломатическим хитростям и уверткам. Он чем-то напоминал своего покойного отца – Павла I, которого современники называли коронованным Дон Кихотом. Только Николаю не следовало бы забывать – чем закончилось это рыцарство для его отца. Измена завелась в его собственной семье, и императора не спас ни неприступный Михайловский замок, ни караулы гвардейцев, ни тайные ходы, ведущие из царской опочивальни за пределы дворца. «Мартовские иды»[12] 1801 года, устроенные гвардейскими офицерами на британские деньги, удар золотой табакерки в висок и шарф, наброшенный на шею помазаннику Божьему… А для обывателей была придумана сказочка про апоплексический удар, которой никто не поверил.

Вполне естественно, что Николай Павлович не желал повторить судьбу своего отца. В гвардии же началась подозрительная движуха, направленная против политики императора, «которой управляют какие-то темные личности, неизвестно откуда взявшиеся». Еще были живы свидетели событий марта 1801 года, которые в полузакрытых светских салонах делились с посетителями опытом цареубийства.

Ведомство графа Бенкендорфа отслеживало всю эту возню, стараясь разобраться, что это – обычная аристократическая фронда или нечто большее… Самое опасное, если будет обнаружена подпитка гвардейского недовольства извне. Вот этим-то вопросом и занимались майор Соколов и Шумилин. А подполковник Щукин пытался убедить императора в том, что самое мудрое в этой ситуации – нанести противнику упреждающие удары.

– Поймите, ваше величество, – говорил Щукин, – если мы будем придерживаться пассивной, чисто оборонительной тактики, то мы уступим инициативу противнику и будем всегда отставать от него на несколько шагов. Надо действовать наступательно, заставляя противника раскрываться, на ходу менять свои планы, совершать ошибки, которыми мы должны, нет, мы просто обязаны воспользоваться.

– Олег Михайлович, – задумчиво произнес Николай, – вы предлагаете действовать, как вы любите говорить, на опережение. В этом я вижу резон, хотя ваши методы…

Николай поморщился и стал прохаживаться по своему кабинету. Он долго о чем-то рассуждал, а потом, видимо, приняв окончательное решение, сказал:

– Хорошо, как говорят наши простолюдины, с волками жить – по-волчьи выть. Только я прошу вас не доводить до меня подробности ваших, гм, спецопераций. Все же для меня все это несколько непривычно…

– Ваше величество, – подполковник Щукин поднялся с кресла и подошел к императору, – я обещаю вам, что мои люди будут действовать максимально гуманно. Поверьте, у нас тоже есть определенные нормы морали, которые мы стараемся не нарушать. У нас нет жалости только к врагам государства. Невинные же не должны страдать.

Эх, видели бы вы, ваше величество, как наши ребята закрывали своими телами от бандитских пуль детишек, которые оказались заложниками обезумевших от крови головорезов. Сколько их погибло, спасая других…

Щукин махнул рукой и отвернулся. В кабинете императора наступила напряженная тишина. Николай подошел к подполковнику и взял его за рукав.

– Олег Михайлович, прошу простить меня, если я вас обидел. Ей-богу, я не хотел этого. Я часто забываю, что жизнь в вашем будущем мало похожа на нашу. Ведь любая ошибка ваших правителей может закончиться рукотворным апокалипсисом. А ваши орудия смерти! Я не понимаю, как можно воевать, когда на противника обрушивается море огня и металла, а на поле боя двигаются боевые машины, которые нельзя поразить ни пулями, ни ядрами. Еще раз прошу вас, простите меня – я искренне уважаю и люблю вас.

– Ваше величество, – Щукин уже справился со всплеском эмоций и с улыбкой посмотрел на императора. – Я на вас не в обиде. Действительно, и вам, и мне следует делать поправку на различие в нашем бытии, которое, как известно, определяет сознание.

– Бытие определяет сознание? – переспросил Николай. – Хорошо сказано. Кто автор этих слов?

Подполковник Щукин замялся. Он не хотел рассказывать императору о человеке, который сейчас учится в Берлинском университете и уже написал свою первую философскую работу по истории эпикурейства.

– Это слова одного немецкого философа, которого зовут Карл Маркс, – наконец ответил Щукин. – Сейчас ему всего двадцать два года, и свои основные работы он напишет позднее.

– Как вы полагаете, Олег Михайлович, может быть, пригласить его к нам, в Россию? Думаю, если вы предложите ему хорошее жалованье, то он не откажется. Кстати, он женат?

– Нет, ваше величество, – ответил Щукин. – Но три года назад он тайно обручился с дочерью прусского барона Иоганна фон Вестфалена.

– Ну, вот видите, этот, как вы сказали, Карл Маркс, оказывается, весьма достойный молодой человек, – сказал император.

Щукин лишь криво усмехнулся, вспомнив, что создатель «Коммунистического манифеста» внесен в проскрипционные списки майора Соколова. Впрочем, он там числится не в группе «особо опасных», и очередь для него может дойти еще не скоро.

К тому же если, действительно, Николаю Павловичу удастся переманить Карла Маркса в Россию, то тогда, возможно, и не понадобится применять к этому человеку радикальные меры. Голова у него неплохо варит, и в другой обстановке, избавившись от русофобии, он может принести определенную пользу.

– Мы подумаем об этом, ваше величество, – кивнул он. – А пока надо поторопиться и перебросить побольше людей на Дальний Восток и в Русскую Америку. Следует использовать психологический эффект от блестящей победы Виктора Ивановича Сергеева над калифорнийскими бандитами. Многие в тех краях крепко призадумаются и станут теперь более уважительно относиться к России и русским.