Корунд и Саламандра - Алла Гореликова

Дикий вой режет уши. Вильчаки. Серый стоял на посту с коротким копьем, и Лека осторожно вынимает его из холодных пальцев побратима. «Пожалуйста, Господи…»

Темнее ночи черная тень прыгает, целя в горло. Лека наугад принимает волчью тушу на копье, мимоходом порадовавшись ватнику, валится на землю рядом с Серым. В боковом перекате выхватывает левой рукой нож. Зря оборотням приписывают бессмертие. Может, они и впрямь живучи, и век их дольше века людей, но убить оборотня не сложнее, чем обычного человека – или обычного волка. Лека успевает найти ножом горловую вену, и не помогает оборотню жесткая густая шерсть.

Лека освобождается из-под привалившей его туши как раз вовремя, чтобы подставить рукав под нацеленный к горлу бросок врага. И, ощущая всем существом своим рвущие кожу и мясо клыки, ожидая вот-вот услышать хруст собственных костей под волчьими зубами, успевает вогнать нож в неосторожно открывшееся горло вильчака. Выдергивает искромсанную руку из смыкающейся в агонии пасти, оставляя между зубами грязные клочья ваты. Хватает копье. И поражается нахлынувшему чувству полноты жизни, радостному осознанию силы, переполнившей его до краев и готовой выплеснуться.

А потом слабеет. Он не сразу это понимает – занят следующим оборотнем. Волк мельтешит перед глазами, перетекая из одного кусочка ночи в другой, волк собирается прорваться к Серому…

– Дайте огня! – орет кто-то диким голосом. – Факелов!

Вильчак мешкает лишний миг; Лека, сжав зубы, бьет без замаха, на авось: лишь бы успеть. Копье вонзается в оказавшийся неожиданно близким бок, волк рвется, древко выворачивается из потных ладоней; и тут вдруг слабеют ноги, и Лека садится на землю, удивляясь заглушившему яростные звуки ночного боя звону – тонкому, пронзительному звону не в ушах даже, а где-то в затылке. Он не успевает испугаться. Не раз потом гадал, чем кончилась бы та ночь, успей он испугаться. Но он теряет сознание, так и не попытавшись удержаться на краю тьмы.

– Новобранец Валерий, ты пренебрег действиями, предписанными тебе по тревоге. Проще говоря, наплевал на приказ командира. Мне вообще-то очень интересно, ты знаешь хоть, что для новобранца обычная награда за такие выкрутасы – смерть? А?

– Знаю.

– Ну и?…

– Тогда я не думал об этом.

– Да? Не думал? Ну, это не тянет на смягчающее обстоятельство.

– А если бы и думал, – Лека коротко выдыхает, – мне тогда было все равно.

– А сейчас? Новобранец Валерий, почему мне кажется, что тебе и сейчас все равно?

– После драки кулаками не машут, капитан. Что было, то было. Я признаю свою вину.

– Попробовал бы ты не признать! А я хочу знать, новобранец, о чем ты все-таки думал?

– Я был нужен Серому.

– Ты заставе нужен был, сопляк! На нас оборотни перли!

– Простите, капитан, но мне кажется, что я тогда… – Лека запинается, глядит прямо на капитана и опускает голову.

– Ты хочешь чем-то оправдаться?

– Нет.

Над заставой виснет тишина. Надолго… так, по крайней мере, кажется кое-кому из стоящих в ожидании под палящим полуденным солнцем.

– Почему же? – невинно интересуется капитан.

– Капитан, вы и сами знаете все, что я мог бы сказать.

– Что правда, то правда, – ухмыляется капитан. – Знаю и признаю перед всеми. Если бы не ты, вильчаки застигли бы нас врасплох. И ты сумел в одиночку завалить двоих, а третьего оставалось только добить. Неплохо для сопляка вроде тебя, Лека! И Сергий… не думал я, что такое бывает в жизни, а не в старинных байках. После всего этого твоя дерзость не тянет на смерть. Плети разве что… да ведь ты, обормот, и так на ногах еле стоишь!

Лека вскидывает голову – и натыкается взглядом на широкую улыбку капитана.

– Так что неделя тебе на поправку, а потом – конюшню чистить. Я тебя, сопляка, научу, что такое военный порядок.

О-ёй, весело думает Лека… правильно говаривал отец Ерема, что история имеет свойство повторяться!

Время поджимает. Я думаю об этом постоянно: время. Я слишком много его отдал за то, что не расскажет о Смутных Временах. За собственное удовольствие, за радость взглянуть на мир глазами Серого. Но – впервые не чувствую я вины, впервые не раскаиваюсь в любопытстве. Если б не оно, не любопытство мое, – не узнали бы мы о чуде Господнем. О настоящем, подлинном, истинном чуде.

Пусть – время. Можно поторопиться. Можно смотреть чаще – с некоторых пор это отнимает все меньше и меньше сил. И видения становятся длиннее… а что это как не знак – я все делаю правильно.

Но – время. Я должен думать о дознании. И я снова беру Лекин шнурок, «серебряную траву» королевы Нины… могла ли она думать, что ее амулет станет защитой сыну ее падчерицы?

Мне нужно познакомиться с принцем Валерием. Так почему не выбрать для этого заставу?

Ночь, черное небо и черная степь, и яркие, чистые, радостные звезды. Душистый ветер, неторопливый шаг лошадей, тявканье степной лисички и далекий крик совы. Пофыркивает кобыла Минека, позвякивают стремена, поскрипывает под Лекой седло. Дозор. От заставы к Сухоярке, потом, по широкой дуге, к Лисьей балке, – проверить водопой.

Три дня, как на Сухоярке разбила лагерь семья Вечерней Совы. Дети Совы держат руку короля Андрия. Но застава присматривает за временными соседями: все-таки кочевники одной крови с Ордой.

Стойбище галдит не переставая. Визжит малышня, блеют овцы, ржут кони, вопят охотники, вернувшись с добычей. Женщины хозяйничают шумно, с перебранками. Вечерами вождь сидит со стариками: не то советуются, не то просто разговоры разговаривают. Кузнец допоздна правит ножи и кривые сабли. Трутся около воинов неугомонные мальчишки.

Едут по другому берегу дозорные. Они в своем праве, однако открыто следить за друзьями – оскорбление из тех, какие не прощаются. Они просто едут мимо.

– Минек, а кочевье надолго здесь? – Принц Валерий и сам прекрасно знает все тонкости кочевания: сколько Вагрик рассказывал о степной жизни! Но парню из столицы вроде как неоткуда это знать. И Лека задает вопросы.

– Навряд ли. К полной луне, верно, дальше двинутся. – Минек отвечает степенно, взвешивая слова. – Сушь идет, понял?

– Сухоярка высохнет вся?

– Ручеек останется. Самое опасное время.

– Ордынцы приходят только в сушь?

– Только. Но лучше ты забудь об этом. Ждать их надо всегда, так-то, малый.

– Почему тогда нас только двое?

– Дозор против орды всяко не выстоит. Уж лучше заставе двоих потерять, чем десяток.