Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - Алексей Юрчак

В данном случае «разговаривать по-дружески» и «относиться как к нормальным людям» означало, с одной стороны, понимать трудности положения, в котором находится другой человек, и пытаться их не усугублять, а с другой стороны, понимать, что основная часть идеологических ритуалов — это всего лишь необходимая проформа, благодаря формальному соблюдению которой может существовать «нормальная жизнь». Это двоякое понимание было важным критерием принадлежности к своим.

Как видно из примеров, следование авторитетному дискурсу на уровне не только формы, но и буквального смысла могло использоваться комитетом в качестве мер воздействия на тех, кто отказывался от участия в чисто формальной процедуре, принятой между своими. Причем зачастую исключение из круга своих было не менее, а порой и более ощутимым наказанием, чем выговор по комсомольской линии. Заметим, что в описанных случаях идеологический институт (комитет комсомола) осуществлял неформальное (то есть неидеологическое) наказание человека (лишал его принадлежности к своим), но делал это посредством использования власти, которую этому идеологическому институту делегировало государство. Неформальное наказание осуществлялось путем применения формальных процедур. Вообще, в контексте комсольской деятельности создание всевозможных сообществ своих и воспроизводство принадлежности к ним рядовых комсомольцев происходило через использование делегированной власти государства — правда, использования ее таким образом, который государство не предполагало.

Комитеты комсомола практиковали взаимоотношения такого типа и с рядовыми комсомольцами, и с райкомами. Вспомним, что, когда секретарь комитета комсомола Андрей организовывал систему политинформаций, он договаривался «по-дружески» не только с комсомольцами своей организации, но и с инструктором райкома (см. выше). Инструктор должен был согласиться, что выполнить на практике все порученные лекции Андрею вряд ли удастся, а значит, часть лекций будет существовать только на бумаге. Во время разговора инструктор не проговаривал свое согласие буквально, но подразумевал его.

В этих контекстах реальной «идеологической работы» не всегда можно было заранее разделить людей на своих и несвоих. Подчас такое разделение происходило лишь в конкретной ситуации, в конкретный момент, при конкретном взаимодействии с человеком. Причин тому было несколько. Во-первых, смысл любого дискурсивного события невозможно определить вне того или иного контекста в принципе. К тому же любой контекст не является чем-то раз и навсегда зафиксированным и полностью заранее определенным. Контекст — это не статичная сцена, на которой дискурсивное событие разворачивается, как пьеса в театре; контекст сам находится в непрерывном развитии и изменении, формируясь, в том числе, под воздействием непосредственного дискурсивного события, которое в нем разворачивается. Некоторая открытость и непредсказуемость любых дискурсивных событий имеет особое отношение к комсомольским ритуалам, в которых одни и те же идеологические высказывания могли интерпретироваться по-разному: в одних случаях буквально, а в других — только на уровне формы. Эти ритуалы были не статичными пространствами, в которых произносились авторитетные фразы, а динамичными и противоречивыми процессами, смысл которых не был заранее определен.

Случай, который произошел в комитете комсомола научной библиотеки в начале 1980-х годов, демонстрирует эту динамику идеологических ритуалов. Одному молодому библиографу, выпускнику кафедры классической филологии Ленинградского университета, предложили перейти на работу в качестве преподавателя латыни в духовной академии. Для советского человека переход на работу в религиозное учреждение был событием крайне неординарным. Такой шаг означал относительное «выпадение» человека из идеологического контекста повседневности и уход его в мир, к которому государство, несмотря на определенную терпимость, все же относилось с подозрением и враждебностью. Поскольку данный библиограф был комсомольцем, райком обязал комитет комсомола библиотеки провести с ним беседу, проверить его идеологическую благонадежность и представить рекомендацию о целесообразности «показательного» исключения этого человека из рядов ВЛКСМ[105].

Вначале члены комитета комсомола были расположены к молодому библиографу положительно. Он был «нормальным человеком» и совсем не казался набожным. В преподавании латыни они ничего плохого не видели, особенно для специалиста по классической филологии. Более того, его знание латыни и классической литературы вызывало у них уважение. Однако мнение членов комитета неожиданно для них самих поменялось в процессе собеседования с этим человеком. Ирина вспоминает это событие (курсив мой):

Представители райкома, требовавшие провести это обсуждение в комитете комсомола, прекрасно сознавали, что оно является проформой, так как независимо от тона, в котором оно пройдет, и от его результатов райком уже заранее решил исключить этого молодого человека из комсомола. Непосредственные участники собеседования — члены комитета комсомола библиотеки — тоже понимали, что райком, скорее всего, будет принимать решение независимо от них. Частично по этой причине они собирались свести его собеседование к дружеской беседе и не акцентировать внимание на возможном исключении молодого человека из комсомола, показав себе и этому человеку, что они его в принципе прекрасно понимают и что все они являются своими. Члены комитета не предполагали того смысла, который этот идеологический ритуал приобрел в процессе встречи, когда члены комитета неожиданно для себя самих переориентировались с перформативного смысла авторитетного дискурса (с воспроизводства чистой формы ритуала, при наделении его своими новыми смыслами) на констатирующий смысл (непосредственный буквальный смысл высказываний на авторитетном языке), которому они обычно не придавали слишком большого значения.

Этот неожиданный поворот был реакцией членов комитета не столько на идеологическую несостоятельность их коллеги, сколько на его отказ общаться с ними как с нормальными людьми. Для этих людей буквальный смысл стандартных фраз и обвинений авторитетного дискурса — «предатель родины», «наемник ЦРУ» и так далее — звучал нелепо. Обычно они не придавали ему большого значения. Но в контексте собеседования именно буквальный смысл этих фраз вдруг стал наиболее важен, превратив их в инструмент наказания. Написав в протоколе собеседования, что комитет рекомендует райкому исключить этого библиографа из комсомола, комитет исключал его из сообщества своих.