Кьяра и Франческа, или Бал для Золушек - Салма Кальк

Мрачное молчание прервал стук в дверь. На разрешение войти появился Эмилио, с ним была никому не известная прелестная девушка, она чуть не плакала.

— Эмилио, негодник, кто девушку обидел? — ворчливо начал Варфоломей. — Иди сюда, дочь моя, садись и рассказывай, — кивнул он на свободное кресло.

— Она говорит только по-английски, — сообщил Эмилио и сбежал.

— Кто вы, сударыня? — Элоиза решила, что нужно подключаться.

— Есть хотите? — хором спросили Анна и Кьяра, переглянулись и улыбнулись.

— Я музыкант, я играю на скрипке. Господин Манфреди пригласил меня, он сказал, что нужно играть на празднике. Мы в последний раз созванивались утром, я обещала приехать к вечеру. Я ехала автобусом, через Геную. И вот я приехала, а мне говорят, что господин Манфреди болен, а никакого праздника не будет.

— Понимаете, сударыня, у нас действительно должен был быть праздник. Но сегодня случился форс-мажор, и судьба этого праздника пока не определена, — Себастьен даже вроде бы очнулся от своего молчания.

— Скажите, как скоро вам нужно отправляться обратно? — спросила Элоиза.

— У меня нет обратного билета. У меня был контракт в оркестре, но сезон закончился, и контракт — тоже. На гастроли меня не взяли. Поэтому я очень обрадовалась, когда один друг скинул мне объявление господина Манфреди. Я написала ему, потом мы созвонились. И вот я здесь, но, видимо, напрасно, — девушка и впрямь почти плакала.

— Вот что я вам скажу, сударыня. Если вы не торопитесь — оставайтесь у нас, вы нас не стесните никак. Я думаю, через пару дней станет ясно, что дальше. Там и решим, как с вами быть. Только не обижайтесь, но возле вашей комнаты будет охрана. У нас сейчас непростая ситуация, а мы вас не знаем, — решил Себастьен.

— И… сколько мне нужно будет заплатить за проживание? — спросила девушка.

— У нас не гостиница. Когда Гаэтано придёт в себя — поговорите с ним и выясните ваш статус.

— Так мне можно переночевать здесь? Мне не нужно идти искать хостел? — девушка как будто не верила своему счастью.

— Нет, детка, не нужно, — поднялась Анна. — Пойдём, пристроим тебя куда-нибудь. Туда и ужин принесут. Тебя как зовут-то, скажи?

— Аннели.

— Вот и ладно. Кьяра, пойдём, поможешь с комнатой. Карло, бери чемодан.

Когда процессия удалилась, оставшиеся переглянулись.

— Вот вам, дети мои, живое свидетельство того, что беда — бедой, а жизнь продолжается, — нравоучительно изрёк Варфоломей.

— Мне кажется, нужно расходиться, — Элоиза поднялась, и Себастьен поднялся вместе с ней.

— Пойдёмте, провожу, — сказал он уже в приёмной.

— Как так проводите? Вы не хотите остаться? — удивилась Элоиза.

Остановилась и внимательно оглядела его.

В его глазах клубилась тьма, под глазами залегли тени.

— Нет, Элоиза, я сегодня не смогу быть нежным и внимательным.

— Но мне показалось — всё, что следовало, вы уже сломали?

— Да, так и есть. Но во мне много такого, чего не должно быть наедине с женщиной, особенно — самой лучшей. Я, честно, думал едва ли не о ночи в часовне, — впрочем, его руки думали о том, что её следует обнять.

— Глупости. То есть не глупости, но неуместно. Раз вы теперь тут главный, завтра вам потребуется свежая голова.

— Я могу не рассчитать силы и стать опасен.

— А я могу ответить, вы не верите? — нет, она не горела желанием применять на нём результаты уроков матушки Доменики, но сказать-то можно.

И тут изнутри появился Варфоломей.

— Дети мои, вы чего тут забыли? Проваливайте уже спать, — велел он. — Сдаётся мне, в этом доме есть минимум две постели, в каждой из которых вы можете угнездиться.

— Отче, шёл бы ты? — глянул исподлобья Себастьен.

— И пойду, а ты — дурак, даром, что с правом подписи. Когда такая женщина на тебя вот так смотрит — что нужно делать? Брать её на руки и тащить в нору, пока не передумала и не убежала. Так что бери и тащи. Ещё не поздно, вам хватит времени и друг на друга, и поспать.

— Себастьен, все против вас.

— Я ведь тогда и правда утащу, и не приму никаких возражений.

— Вперёд, — кивнула она.

Возражений не потребовалось. Зато перед тем, как уже непосредственно лечь спать, пришлось поубирать друг с друга какие-то неконвенционные отметины, и ещё какую-то ерунду. Забраться под душ. Допить старые остатки вина и сменить простынь.

А потом уже можно было забраться под одеяло, обняться, некоторое время без слов гладить и целовать друг друга, и, наконец, уснуть.

В четверг Элоиза далеко не сразу смогла добраться до рабочего кабинета. Но её даже и не искали — брат Франциск всем строгим голосом сказал, что она занята в связи с происходящими сложными событиями, и её не беспокоить.

Утром был заготовлен её будильник, но они проснулись раньше, и Себастьен тут же предложил быстро выпить кофе и слетать до клиники, узнать новости.

Кофе им принесли в его гостиную, заготовленная машина плюс ещё две уже ждала в гараже, Доменике позвонили с дороги.

Шарль обрадовался их приходу, его обнадёжили приличными новостями из дворца. Заглянули к Адриано, он так пока и не пришёл в сознание. Там сидела бледная и заплаканная Катарина, она прошептала, что донна Анна отпустила её, донна Доменика разрешила тут быть, а матушка донны Доменики дозволила не забирать пока девочек из школы, хоть у них уже и каникулы. Помянутая донна Доменика сообщила, что состояние стабильно тяжёлое, кожные покровы основательно повреждены, она с ними поработает, безусловно, но спустя несколько дней, пока рано.

Доменика держалась бодро, но тени под глазами говорили о том, что вчера ей тоже досталось, и даже её опробованные методы регенерации не всегда дают стопроцентный результат.

Далее уже нужно было возвращаться.

Сотрудники встретили Элоизу сдержанно, но, конечно же, хотели подробностей. Она пришла в их кабинет, захватив брата Франциска, и рассказала, что знала — кратко и без эмоций, только факты. Оставила их обдумывать и ушла к себе.

Наконец-то одна. Можно перевести дух и собраться с мыслями.

Мысли были все сплошь невесёлые, и даже монотонная работа, которую нужно было сделать уже давно, но не доходили руки, не слишком в этом деле помогала.

Бесила неопределённость. Что дальше?

Себастьяно же по возвращению из клиники зашёл и к местным медикам — там тоже был тяжёлый больной. И первое, что он услышал, ещё за дверью палаты — это ожесточённый спор того самого тяжёлого больного с самой младшей Доменикой. Стало интересно. Прислушался.