Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

23 июня 1941 года. 11 часов 02 минуты.

Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи

Тонкий, аристократический палец очень осторожно выбрал ход спускового крючка, курок сорвался с шептала — и оболочечная пуля калибра 7,62 мм отправилась в недолгий полет, закончившийся аккурат под передним срезом серой «рогатой» каски образца 1916 года…

Носитель каски рухнул ничком, выплескивая в указанный выше предмет содержимое своего черепа…

Однако стрелок, передергивавший затвор, бывший курбаши «Черный» Ибрагим Исфандияр-Оглы Абдулкаримов, был все-таки недоволен: «Э-э, шайтан! Яман карамультук! Вот у меня дома, в Красных Песках — якши карамультук, Ли-Энфильд, одиннадцатизарядный…»

Однако выказанное недовольство (проистекающее, впрочем, от некоторой неосознанной нелюбви к товарам русской метрополии) не помешало ему отправить к Иблису очередного нехорошего человека…

Да, не в добрый для немецких оккупантов час спустился «Черный» Ибрагим с гор в поселок Педжент за солью…

Где был отловлен военкоматовским нарядом, оценен по возрасту в восемнадцать полных лет (хоть было ему уже далеко за сорок), по малограмотности и общей дикости (хоть он закончил в свое время Асхабатскую гимназию с малой золотой медалью) признан нестроевым и определен в походный хлебозавод № 48 подсобным рабочим…

Очень помог бы Ибрагиму отмазаться от армии паспорт или хотя бы военный билет, но ни того ни другого у бывшего предводителя басмачей отродясь не было. Да и что бы ему должны были записать в военном билете — «курбаши запаса», что ли? Кысмет!

Впрочем, в армии Ибрагиму очень понравилось. Его кормили три раза в сутки, опять же — свежего хлебца в любое время отведать не возбранялось, даже в любом количестве. Работой его особенно не загружали, а ту, что приказывали делать, исполняли его преданные нукеры. Ну, так уж получается — раз есть курбаши, так и нукеры у него сразу появляются…

А два раза в неделю Ибрагиму показывали кино, на концерты иногда водили и даже один раз цирк приезжал, с ученой маймуной. Еще жизнь Абдулле изрядно скрашивали вольнонаемные работницы хлебозавода Оксана, Марыся, Наталка… ну Вы поняли… особенно Настасья в этом деле ему хорошо помогала.

Когда направлявшийся к Кременцу хлебозавод пристроился в хвост артиллерийскому полку, Ибрагим сидел на облучке походной печи и тянул бесконечную, как родные Пески, песню без слов. До него конечно, доходили слухи о какой-то войне кого-то с кем-то… впрочем, его это мало касалось… в конце концов, Волею Всевышнего, в этом мире всегда кто-то с кем-то непрерывно воюет.

Увидев, что артиллеристы разворачиваются к бою, и.о. начальника (сам начальник хлебозавода 14 июня с массой других командиров по приказу командующего ЗапОВО Павлова убыл в отпуск), старшина Васьков быстро смекнул, что на его лошадках от танков не ускачешь. Поэтому он усадил своих вольнонаемных барышень на опорожненную повозку и приказал им уезжать на юг. А сам стал укладывать в цепь свою нестроевщину. Пять карабинов на десять человек…

Когда к Ибрагиму, с брезгливым любопытством интуриста наблюдавшему за всей этой суетой, обратился старший из туркменов — мол, муаллим, что же нам делать? может, предоставим гяурам самим между собой разбираться? — курбаши всерьез задумался. А потом гордо изрек:

— Воины! Мы жили в доме гяуров. Мы ели их хлеб и соль, мы пили их воду. Достойно ли правоверного быть неблагодарным? В бой, воины Пророка! И пускай девственные гурии в раю напоят храбрецов медом и молоком! Аллах акбар!!!

А может, все дело было в том, что Абдулла очень долго, целых десять лет, ни с кем не воевал и очень по любимому делу соскучился? В конце концов, он же воин, а не дехканин. И никогда не собирался жить вечно…

Сейчас, в этот миг, Абдулла уже чувствовал, что он неумолимо приближается к Садам Пророка…

Под ударами с неба гигантские пушки урусов замолкали одна за другой, пока не замолкли совсем, а когда бомбежка затихала, появлялись чужие аскеры. Они что-то гортанно кричали и стреляли. Ибрагим и его воины стреляли в ответ. Но чужих аскеров было много, и воины Ибрагима один за другим уходили к Мосту Замзам, который острее клинка для грешников и шире Пустыни для павших в бою шахидов.

Потом наступил миг, когда ушли все… Иншалла!

Хуже всего, что у Ибрагима кончались патроны. Когда в его грудь впилась первая пуля, он только зарычал. Рано ему умирать! У него еще оставалось три патрона! Но за первой пулей прилетело еще две, и карабин вдруг выпал из ставших непослушными рук… Кысмет.

Когда перед глазами лежавшего ничком «Черного» Ибрагима показались чужие, с укороченными голенищами сапоги, он из последних, тщательно сбереженных сил рванулся вперед и вцепился своими белоснежными, молодыми зубами в чужую икру, жалея сейчас лишь о том, что он не ядовитая змея!

На голову Ибрагима немедленно обрушились окованные приклады винтовок. Панцергренадеры били и пинали бесчувственное тело бывшего курбаши почти пять минут. Наконец, умаявшись, отошли. Только укушенный солдатик тоненько подвывал:

— О-оо, Майн Готт, азиаты… Wild-Division!

Нет, камрады, пока еще — нет… пока нет! Но уже грузятся в эшелоны туркестанские дивизии в Кзыл-Арвате, и в Алма-Ате (панфиловская!), и в Ташкенте, и на станции Мары…

И наступит волей Пророка назначенное время — вы с ними обязательно встретитесь. Иншалла!

23 июня 1941 года. 11 часов 03 минуты.

Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи

Пикирующие на лесную опушку «юнкерсы» ясно обозначали, что впереди идет упорный бой. Но кто его ведет — было непонятно. Поэтому командир 30-й танковой дивизии отправил вперед весь приданный ему корпусной мотоциклетный полк. Всех! Девятнадцать мотоциклистов…[86]

У опушки изрубленного осколками бомб леса, по которому среди умолкших навеки орудий бродили немецкие пехотинцы, добивая русских раненых, разведчики нашли старшину в комсоставовской фуражке, с медалью «За отвагу» на широкой груди, который упрямо тащил на спине батальонного комиссара…

Увидев красноармейцев, комиссар собрался с силами. Оперевшись на плечо старшины, выпрямился… Потом задрал вверх подол гимнастерки, и бойцы увидели тяжелый, пропитанный кровью бархат, на котором кровь была не очень-то и заметна…

Молча, с суровым достоинством, солдаты отдали честь Знамени погибшего, но не побежденного полка…

23 июня 1941 года. 11 часов 03 минуты.

Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи

— Стой, я говорю!

Танк резко, будто налетев на преграду, замер, качнул стволом пушки и…

Красноармеец Эспадо посмотрел вправо и, досадливо поморщившись, отжал тангенту ТПУ-3: