Мой неповторимый геном - Лона Франк

Подружка на заднем сиденье буквально остолбенела, и это еще раз подтвердило, что мой папа — лучший на свете. Сегодня я могу только гадать, действительно ли он спас меня от дурного влияния тех самых генов, которые передал мне. Неужели и впрямь генные варианты — предпосылки гиперчувствительности — вовсе не генетические пули, убивающие наповал, а в моем конкретном случае как раз наоборот — вспомогательные инструменты? Именно об этом и говорила мне Лихт.

Возможно, и так. Поведенческая генетика дает нам кое-какие наметки, но пока мы имеем дело с исследованиями, затрагивающими структуру личности лишь по касательной. И поскольку мы знаем так мало, что может дать эта информация здесь и сейчас? «Персональной геномике предстоит пройти долгий путь, прежде чем она станет инструментом самопознания», — сказал Стивен Пинкер[91].

Я живу на свете не один десяток лет и не питаю никаких иллюзий относительно своего характера. Возьмем, например, стрессы. Задолго до того, как я прошла генетическое тестирование, я понимала: то, как я пытаюсь с ними бороться, никуда не годится. Более того: я сама себе устраиваю стрессы. Уже десять лет я профессионально занимаюсь журналистикой — и вечно у меня проблемы со сроками. В то время как мои дисциплинированные коллеги все делают вовремя, я тяну и тяну с началом, пока время не спрессовывается в точку. И тогда я из солидной, на вид спокойной женщины превращаюсь в истеричную фурию.

Ну и какая мне разница, знаю я что-то о своих серотониновых генах или нет? Должна сказать — разница есть. Даже сейчас, при всей неопределенности и недостаточности наших знаний, — это путь к самопознанию.

В моей памяти всплыла статья из New York Times — почти забытая история, которая сейчас приобрела для меня новый смысл. В ней рассказывалось о двух американках, сестрах по имени Тикелла и Ла’Танья, чьи судьбы драматически разошлись, при том что росли они вместе. С родителями им ужасно не повезло. Мать была алкоголичкой, отец исчез из их жизни когда они были еще совсем малютками, а так называемый отчим приставал к девочкам с самых ранних лет. Словом — ужас[92].

Однако Тикелла, что называется, выкарабкалась. Она закончила школу, получила специальность компьютерного оператора, обзавелась семьей, стала мамой. А старшей сестре, Ла’Танье, пришлось несладко. Она тоже родила ребенка, работала нянечкой в госпитале, но время от времени впадала в глубокую депрессию. Тогда возникали проблемы на работе и в личной жизни.

В какой-то момент сестры прошли генетическое тестирование, и оказалось, что у благополучной Тикеллы оба варианта SERT-гена нормальные, а у ее невезучей сестры одна из копий укорочена. «Я почувствовала какое-то облегчение, когда узнала, что есть причина, по которой моя жизнь сложилась так, а не иначе», — сказала Ла’Танья, получив результат обследования. Теперь у нее появилась «молекулярная подпорка».

Но все ли способны использовать такого рода подпорки как рычаг, помогающий изменить что-то в себе? Мы уже не раз говорили, что личность в статистическом плане очень устойчива. Однако вспомним слова Хенрика Хансена: если очень сильно захотеть, можно многое в себе изменить. Если это так, значит, статистика означает одно из двух: либо большинство людей не считают нужным что-либо предпринимать, говоря: «Я хорош такой, какой я есть», либо они недостаточно настойчивы.

Шансов измениться тем больше, чем больше мы знаем о личностных предпосылках. И значительная часть этих предпосылок лежит в области генетики. Если я знаю о наличии у меня генов, «подстегивающих» реакцию на стресс, я могу распорядиться этой информацией двояко: избегать стрессовых ситуаций или научиться правильно реагировать на них.

Здесь стоит упомянуть о недавнем исследовании, проведенном Диной Шарт из Боннского университета, которая полагает, что «генетически обусловленные нервные процессы можно подавить усилием воли»[93]. Зная, что укороченная версия SERT-гена отвечает за повышенную реактивность миндалевидного ядра, она отобрала группу женщин с установленным SERT-генотипом и провела сканирование их мозга с помощью метода МРТ. Во время сканирования она показывала испытуемым разные изображения — нейтрального характера или вызывающие ужас. В полном соответствии с тем, что наблюдал Дэниел Вайнбергер, мозг носителей укороченной версии SERT-гена реагировал на страшные картинки сильнее, чем мозг «обычных» женщин. Но так было только на первом сеансе сканирования. Перед вторым сеансом участниц эксперимента попросили не просто смотреть на изображения, но как бы отторгать их, — уловка, на которой их натренировали заранее. К ней могли прибегать как гиперчувствительные, так и обычные женщины, и в результате их реакция оказалась одинаковой. Подгруппы стали неразличимы.

Итак, всем обладателям не слишком благоприятных генов следует помнить, что гены — это еще не все. Да, наследственность в значительной мере определяет, в каких условиях функционирует ваш головной мозг, однако протекающие в нем химические процессы в силу его необычайной пластичности во многом зависят от нашей воли. Таким образом, при желании можно создать некий умственный барьер на пути отрицательных стимулов и защитить свою гиперчувствительную психику.

— Для чего это, как вы говорите?

Моя лечащая врач с удивлением воззрилась на два толстенных пластиковых цилиндра, снабженных иглами, которые я принесла с собой вместе с инструкцией. Их нужно было заполнить кровью, перевернуть туда-сюда десяток раз и тут же отправить для анализа в исследовательскую лабораторию фармацевтической компании Lundbeck в пригороде Копенгагена.

— Они диагностируют психические заболевания по анализу крови? — спросила врач, привычно вводя одну из иголок в мою вену.

Да, но методика пока только разрабатывается. Идея состоит в том, чтобы уйти от принятой в психиатрии постановки диагноза исходя из субъективного описания в большей или меньшей степени эфемерных симптомов. Обычно пациенту задают ряд вопросов — как он спит, с каким настроением просыпается, как у него обстоят дела с эмоциями, проверяют психомоторные функции и т. п. — и ставят диагноз: депрессия, или социофобия, или пограничное состояние.

Вместо этого исследователи из Lundbeck пытаются найти биомаркеры — биологические молекулы, по содержанию которых в крови можно составить объективную картину состояния психики пациента, точно так же, как терапевты судят о наличии или отсутствии диабета по уровню глюкозы. Биомаркеры — это настоящая чаша Грааля, поэтому, узнав о намерении сотрудников Lundbeck попробовать диагностировать психические заболевания исходя из оценки активности специфических генов, я поспешила еще раз стать участницей пилотного эксперимента.