Комната влюбленных - Стивен Кэрролл

Во всех кабинетах уже давно погасили свет. Волчок опасливо проскользнул мимо портретов в тайной надежде, что они не заметят его в темноте. Он потерял чувство времени и не мог сказать, как долго они пробыли там. Сколько часов или дней. Наконец дверь отворилась, в коридор проник сумеречный свет, и Волчок с Момоко почти на ощупь вышли на ступеньки главной лестницы навстречу нестройному уличному шуму. Он глядел по сторонам, словно пытаясь понять, где находится. Неужели Земля не перестала вращаться в тот миг, когда Момоко его обняла? Они постояли рядом в тускнеющем свете дня, а потом Момоко кивнула на прощание, повернулась и смешалась с толпой. Ее рука пряталась в кармане пальто, и в руке был зажат адрес и телефонный номер Волчка.

Он стоял на тротуаре и глядел ей вслед. Ему вдруг захотелось поднять руку и помахать на прощание. Но в этом не было смысла. Момоко никогда не оглядывалась. Волчок знал это наверняка, он достаточно часто следил за ней.

Наконец он вышел из оцепенения, шагнул вперед и слился с жарким людским потоком. Когда он дошел до угла, Момоко внезапно обернулась и стала искать его глазами. В ее взгляде больше не было ни вызова, ни укора, как будто в ней ожила, казалось бы отмершая, способность прощать.

Волчок сам не знал, как долго брел но улице, пока вдруг не оказался на людной торговой площади рядом со своим отелем. Неяркий вечерний свет отражался от стен и падал на крыши домов. Толпа колыхалась и выла, будто корчащийся в смертных муках чудовищный зверь. Настоящее столпотворение образовалось вокруг молодого клоуна, который катался взад-вперед на старомодном велосипеде, выкрикивая политические лозунги. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше видеть спектакль, и разевали рты от удивления, их хмурые лица сияли в восхищении от его ловкости и нелепых ужимок.

Волчок тяжело опустился на ступени церкви и наблюдал происходящее с тем же чувством, какое испытал бы, забреди он случайно в толпу написанных маслом персонажей «Крестьянской свадьбы» Брейгеля. Его не отпускал аромат ее духов, звук ее голоса, он слышал стук ударяющегося о стол пресс-папье и ощущал сладкое забытье в кольце ее рук. Волчок и не заметил, что трюкач закончил свое представление. Его сменили двое юношей с гитарами на шее. Они что-то прокричали смеющейся толпе, а потом запели простенькую популярную песенку. Наоми вполне могла танцевать под это, почему бы ей не унаследовать от матери любовь к популярной музыке и танцам? Странно, парни всего лишь пробренчали на грошовых гитарах два-три нехитрых аккорда, но Волчок услышал в них свой приговор. Это была чужая музыка, музыка нового мира, в котором не оставалось места для таких вот Волчков. В этих двух-трех аккордах он слышал плач по себе, напоминание о том, что ему пора уходить.

Волчок медленно побрел прочь, подальше от этой площади, он сам не знал, куда идет, просто бесцельно бродил по улицам, пока не наткнулся на лавку букиниста. У него разболелись глаза. Дома вокруг заслоняли солнце, и он совсем продрог на холодном вечернем воздухе. И вот сейчас с особой остротой ощутил тоску по уютному книжному миру, теплу слов — подлинных слов. Он заскучал по дому, такому далекому дому. Он увидел свой дом, свой сад, свой заставленный книгами кабинет, свое любимое кресло и с нежностью подумал, что все эти надежные верные вещи никуда не делись и терпеливо ждут его возвращения.

В лавке пахло старыми книгами. Этот особый, затхлый воздух напомнил Волчку о библиотеке приходского священника, в которой он провел счастливейшие часы своего детства. Перебирая книги, он дошел до томика стихов в кожаном переплете. На книге не было года издания, но Волчок отнес ее к середине девятнадцатого века. К тому времени, когда начался конец поэзии. Он начал перелистывать шероховатые плотные страницы, которые давно почивший читатель когда-то аккуратно разрезал, — но вдруг остановился. Это он нашел книгу или книга нашла его? Кто знает, вопрос веры. Но стоило ему узнать первые же, давно не читанные строки, как у него не остаюсь ни малейших сомнений в том, что это книга ждала его, ждала до этого самого мига, до этого самого дня, ждала, чтобы одарить единственным утешением. Нетерпеливо схватив маленький томик, он расплатился и вышел.

Волчок плохо спал в ту ночь, выехал рано на рассвете и, пробираясь по почти пустым улицам, добрался до дома Момоко. Еще горели фонари, а утреннее солнце пока не грело. Он взял старинную книгу, теперь аккуратно завернутую и простую оберточную бумагу, и крадучись пошел по дорожке. Он был единственным человеком на улице и, подойдя к дому, на секунду замер. Свет был погашен, шторы опущены, дом спал, и Волчок не боялся, что его заметят. Совершенно не волнуясь, он какое-то время изучал ее дверь. Затем, не мешкая более, он медленно открыл железную калитку, сделал несколько коротких шагов и нагнулся, чтобы положить книгу на крыльцо Момоко.

Так обычно и бывает. Улица пуста, ты думаешь, что никого поблизости нет, и вдруг открывается дверь. Волчку в тот момент хотелось, чтобы эта улица, этот дом, это крыльцо — в общем, целый мир принадлежал только ему. Но вмешалась сама жизнь. Наоми уходила из дому рано и решила не тревожить Момоко, зато потревожила Волчка. Он как раз оставлял книгу на крыльце, когда дверь открылась.

— Ах! Это ты! Ты! — вырвалось у Наоми.

Она открыла дверь и неожиданно увидела седые кудри незнакомца, стоящего на коленях у ее крыльца. Она не испугалась, не отпрянула. И это не был незнакомый человек. Наоми вздрогнула от неожиданности и вместе с тем почувствовала, что откуда-то знает его… «Ах! Это ты! — воскликнула она и вполне могла бы прибавить: — Я ждала этого, разве ты не знаешь? Я ждала этого столько лет. А потом мне надоело. Я перестала ждать. Теперь мне все равно. Уходи».

Но разве не она сама, бывало, звала его? Вот он и явился на зов, вот он здесь, ее давняя игрушка, да только теперь его уже не убрать обратно в коробку, потому что время игр прошло. Она с поразительной живостью вспомнила образы, заключенные когда-то в жестяную коробку от шоколадных конфет: она снова видела улыбающегося молодого лейтенанта, стоящего на каком-то далеком мосту, еще до ее рождения. Наоми не раз спрашивала себя, узнает ли его, столкнись они случайно на улице, и решила, что, конечно, узнает. Некоторые люди меняются до неузнаваемости. Но только не он. Сравнив это лицо с тем единственным изображением, она ясно увидела, как под маской застигнутого врасплох пожилого человека улыбается тот самый юноша. Она глядела на этого человека и опять не могла избавиться от нелепой мысли: неужели все это устроила она? Вот что получается, когда играешь с вещами, о которых не имеешь ни малейшего понятия.

Волчок молчал. Так они и смотрели друг на друга, безмолвно, забыв о времени. Наконец Наоми тихо закрыла за собой входную дверь, осторожно села на ступеньку крыльца, в каком-то оцепенении прислонилась к дверному косяку. Волчок, не раздумывая, сел рядом. Отец и дочь сидели тихо, всматриваясь в пустынную улицу. Потом Наоми быстро глянула на него, затем снова отвернулась.

— Ты часто лазишь в чужие дома? — спросила она.