Грешная любовь - Тереза Медейрос

— Ваша дама просила отдать вам это, когда вы спуститесь вниз.

Саймон взял послание и отвернулся, не заметив жалости во взгляде хозяина гостиницы. Уэскотт вышел на тротуар, не обращая внимания на снующие толпы людей и экипажи, которые мчались по мостовой всего в нескольких футах от него. Распечатав записку, начертанную аккуратным почерком Катрионы, он прочитал:

«Дорогой мистер Уэскотт!

Уведомляю Вас, что мне более не требуются Ваши услуги (качество которых оказалось столь же впечатляющим, как и слухи о них). Мы с Робертом Брюсом приняли решение отправиться в Лондон с первой почтовой каретой. Тем самым мы сможем проехать вдвое большее расстояние за меньшее время. Мой дядя свяжется с Вами, как только приготовления к расторжению нашего брака будут завершены. Пока же остаюсь

Катриона Кинкейд Уэскотт».

Саймон аккуратно сложил письмо и сунул его внутрь жилетки, рядом с сердцем, успокаивая себя, что такой исход лучший для него. Катриона решила обойтись без неприятных минут расставания, которые им предстояли в Лондоне. Значит, не нужно будет извиняться за обещания, которых он не давал и не собирался выполнять. Не будет ласковых слов, ведь всего через несколько дней он станет их нашептывать другим женщинам. Не суждено им и соединиться губами в поцелуе, зная, что это их последний поцелуй.

Нужно быть признательным Катрионе за столь зрелые и продуманные решения.

Но почему же он испытывает такие же чувства, как в тот день, когда мать оставила его у порога конторы стряпчего?

Роскоммон Кинкейд узнал о прибытии почтовой кареты по душераздирающему крику старшей дочери. Хотя этот неблагозвучный вопль ему доводилось слышать очень часто, пожалуй, еще с тех времен, когда Элис лежала в пеленках. Уже тогда сообразительная девчонка догадалась, что может заполучить все одним лишь криком и каждый, оказавшийся поблизости, бросится исполнять ее желания, лишь бы заставить ее замолчать. Как обычно в таких случаях, граф стиснул зубы и закрыл уши ладонями.

Уронив безобразную чернильную кляксу на гроссбух, который он просматривал, Росс Кинкейд вскочил на ноги и выбежал из кабинета, двигаясь необычайно проворно для человека такой комплекции.

В последнее время его по-своему радовала любая возможность отвлечься от монотонной жизни, даже если причина была не слишком радостной. С тех пор как Катриона упорхнула со своим женихом-негодяем, во всем поместье графа воцарилась смертельная скука. Однажды для разнообразия он даже отправился на конюшню, где провел несколько часов в ожидании появления на свет очередного жеребенка. А в остальном каждый день, прожитый в поместье, походил на другие такие же однообразные дни. Почти ежедневно старому Кинкейду приходилось выслушивать бесконечную болтовню жены о рукоделии или мечтательные воспоминания Элис о каком-нибудь молодом щеголе, которого она заметила на балу у леди Эндерли.

Раньше он и не понимал, сколько радости доставляли ему споры с развитой и сообразительной племянницей. Только после отъезда Катрионы граф оценил, чем была для него она. Только с ней можно было обсуждать вопросы шотландского права или спорить, мог ли Красавчик принц Чарли удержаться на шотландском троне, если бы перед битвой прислушался к совету лучшего из своих военачальников и согласился дать сражение на открытой болотистой местности. С тех пор как Катриона покинула его дом, Россу не с кем было даже поиграть в шахматы на равных.

Когда запыхавшийся граф подбежал к парадному входу, его заметил младший лакей, который поспешно распахнул дверь, словно опасался, что хозяин выбьет ее.

На ступенях открытой летней галереи стояла графиня, прижимая ко рту носовой платок. Поодаль от неё Элис указывала рукой на аллею, ведущую к дому.

С близкого расстояния в крике дочери можно было разобрать отдельные слова. Естественно, что приятными назвать их было трудно.

— Это она, папа. Это точно она, говорю тебе! Эта маленькая бестия вернулась, она хочет опять испортить нам всю жизнь, как и в тот раз!

Росс заморгал, всматриваясь в запыленную почтовую карету, остановившуюся на аллее. На мгновение промелькнула мысль, что он задремал за письменным столом и видит во сне события давних лет. Из задней двери кареты появилась стройная девушка. Ее шляпка и дорожное платье были слегка измяты и испачканы, а на щеке виднелось грязное пятно. На руках она держала кота, который недовольно озирался по сторонам.

Граф торопливо сбежал по ступенькам навстречу гостье, еще до конца не веря своим глазам.

— Катриона, дитя мое, неужели это ты? Катриона подняла голову и промолвила со смущенной улыбкой.

— Здравствуйте, дядя Росс. Вот я и вернулась домой.

Граф еще не успел осознать удивительный смысл услышанных слов, как племянница разрыдалась и бросилась в его объятия.

— Говорят, эта штука у него как таран, ну ты понимаешь.

— Ого-го, на самом деле? Вот дурень, давно мог бы подыскать себе жену, которая нашла бы такому чуду применение. А я слышала, он умеет расстегивать женщинам корсет одним взглядом, представляешь?

— Ха! Мой Билли уже три года как пялится на мой корсет, но до сих пор не знает, как он расстегивается. Если мне надо его быстро сбросить, проще сделать это самой!

— А еще болтают, что ему мало одной женщины. Только с двумя одновременно он может насытить свою зверскую страсть.

— Так в чем проблема, подруга? Одной из них станешь ты, а другой буду я.

Молодые горничные громко захохотали, и тогда Катриона прокашлялась, прежде чем войти в гостиную.

Румяные лица служанок еще сильнее залились краской. Одна из них схватила щетку из перьев и принялась смахивать пыль со стола, который стоял между окнами. Другая горничная подскочила на месте и сделала неуклюжий реверанс:

— 3-здрасьте, мисс. А мы как раз хотели начать…

— Лучше бы вы побыстрее закончили, — ледяным тоном отрезала Катриона. Служанки пулей выскочили из комнаты, едва не наступая друг другу на ноги.

Горничные неслись на кухню, но их приглушенное хихиканье еще несколько секунд долетало до слуха возмущенной Катрионы.

Уже не в первый раз за последний месяц, входя в комнату, она натыкалась на служанок, сплетничающих про нее и ее скандальное замужество. Катриону все больше раздражало положение, когда в своем доме ей приходилось буквально прятаться от людей, обходя стороной хихикающих у нее за спиной служанок и насмешливо посматривающих на нее садовников. Те из прислуги, кто умел читать, с интересом изучали все сенсационные сплетни про бракоразводный процесс, публикуемые в самых низкопробных газетенках. Остальные довольствовались тем, что перемывали косточки Катрионе.

Кухарки обсуждали превратности ее женской горькой судьбы, покупая на деревенском базаре овощи у местных торговок. Мужская часть прислуги также не обходила вниманием слухи о разводе молодой племянницы графа, покуривая после работы возле кухонной печи.