На грани серьёзного - Дарья Сойфер

Знаете, я стала понимать восточных женщин. Гаремы, многоженство… Это ж чем больше жен, тем реже можно видеть мужика! Ты сидишь себе, жрешь халву, пряники. И так по громкой связи: «Гульфия на шестнадцать часов!» Отстрелялась – и как минимум неделю свободна! Я понимаю, зачем они носят хиджаб! Им настолько хватает собственного мужа, что от чужих они просто прячутся. Не дай бог, сопрет – и давай заново начинай рожать и готовить плов.

Шейх, если ты меня слышишь! Я готова быть двадцать шестой женой, особенно если первые двадцать пять умеют стирать и готовить! Я тихонько рожу себе ребенка и буду его в уголке воспитывать. И, если понадобится, тихонько терять зрение. Серьезно, ты меня даже не услышишь. И главное, я не знаю арабского и никогда в жизни не пойму, что говорит мне твоя мать. И она не поймет, что буду говорить о ней я. И это самое приятное.

Я даже по блату напишу тебе приложение по вызову жен. Составлю расписание с учетом цикла и размера груди.

Ну просто это ведь жестоко! Мужчин детородного возраста очень мало. Одни пропадают на войне. И я сейчас не про Сирию, я про «World of Tanks». Всё, они потеряны для мира. Другие любят друг друга, и это мне совсем непонятно. То есть я понимаю, зачем терпеть мужика, если тебе пора рожать. Понимаю, если он приносит в дом зарплату. Но если ты по-любому не родишь и зарплата у тебя самой нормальная, то зачем? Зачем тебе этот геморрой в прямом и переносном смысле?

Есть еще третья категория. Эти любят сами себя. Это как те женщины в очках, только еще вейперы, веганы, хипстеры и, возможно, с самокатом. Они тратят на салоны красоты денег больше, чем мы, и отращивают бороды, чтобы их не перепутали с геями. С ними совсем печально. Это такая гремучая смесь папулиной дочки с философом. Им хочется, чтобы за ними ухаживали, но они не учитывают, что вид дровосека не вызывает у людей умиления. Страх за жизнь – да. Но не умиление. Поэтому им приходится самим быть себе и дочкой, и папулей. Они балуют себя брендовыми вещами, ведут инстаграм и не могут спокойно пройти мимо отражающей поверхности. С философией и IQ у них тоже дела обстоят туго, но тут хотя бы борода работает правильно. Какой бы бред ни сказал бородатый человек, это звучит умно. Маркс только на этом и выкарабкался в люди. Думаю, если бы Толстой побрился, кроме жены его нравоучения никто бы не слушал. Но он был не дурак, поэтому косил под Гендальфа.

Зал лежал. И Кире хотелось верить, что не из-за горящих табличек «Аплодисменты». Но с каждым предложением Расулова становилась все мрачнее. После монолога сначала дали высказаться остальным членам жюри, и они наперебой хвалили хлесткие, острые шутки.

– Я вижу перед собой готового стендап-комика, – сказал Гароев, продюсер шоу и наставник Эрика. – Ты держишься уверенно, я бы даже сказал, хладнокровно. И мне нравится твоя прямая подача. Такой минимализм: ничего лишнего. Да, где-то ты, возможно, не отыгрываешь то, что лично я бы выделил движениями и интонациями. Но это твой стиль, и вот именно в твоем исполнении мне нравится.

– А мне не хватило остроты, – возразил Конкин.

– Это потому, что у тебя борода.

– Да, немного обидно, – Конкин рассмеялся.

– Зато правда, – уел его Харитонов. – А если серьезно, Кир, мне понравилось. Мне нравится, что ты работаешь ровно. Это главное в нашем деле. И я жалею, что упустил тебя в отборочном туре. Некоторые выстреливают, феерят, а потом неожиданно сдуваются. Не знаю, с чем это связано, но сейчас я уже боюсь ярких ребят. А ты так ровненько по своей колее прешь как танк. Это круто. Ксень, я завидую, без дураков.

– А я вот не согласна, – холодно отозвалась Расулова. – Мне как раз кажется, тут тот случай, когда человек сдулся. Ты начинала как программист, ты была ни на кого не похожа. А сейчас ушла на вторичные шутки про мужиков… Ты меня разочаровала.

– Ты же сама все время шутишь про мужиков! – вступился за Киру Гароев, перегнувшись через свой столик.

– Я и говорю – вторично. Мы же ищем новых лиц, новых персонажей, новые шутки. Никому не нужны клоны.

– Итак, Ксения, кто же проходит на следующий этап? – обратился к наставнице ведущий. – Вы должны сделать выбор. Игорь Тропинин или Кира Скворцова?

Расулова сделала паузу. Наверное, на записи ее покажут крупным планом под волнующую музыку. Ни одно шоу не может обойтись без интриги.

– Игорь, ты сильно вырос на этом проекте, – издалека начала Расулова, и Кира скрестила пальцы: начинают обычно с тех, кого хотят выгнать. – Ты много работал, ты старался, и я очень рада, что мне довелось быть твоим наставником. Кира, ты – яркая и сильная личность, и у тебя, определенно, есть потенциал. Мой коллега прав, ты готовый стендап-комик, и, пожалуй, мне нечему тебя научить. Ты состоялась в этом жанре, ты можешь продолжать расти, но уже вне проекта «Большой стендап».

В зале раздались разочарованные вздохи, но тут же зажглись нужные таблички, и под хлопки сотен ладоней Ксения Расулова поздравила Игоря Тропинина с победой в спарринге.

Кире осталось лишь сохранять лицо и произнести традиционную благодарственную речь продюсерам проекта, зрителям и, конечно, любимому наставнику. Теперь ничто не держало ее в Москве.

И она со спокойной душой взяла рюкзак, кота и зарплатную карточку и отправилась на поезде в Нижний Новгород к родителям.

Московский вокзал сразу обрушил на нее тонну воспоминаний. По большей части нежелательных. Унылая коричневая мозаика на стене, пусть и заставленная теперь яркими сувенирными ларьками. Серая площадь, заставленная машинами. И ледяной ветер, толкающий обратно на платформу.

Советский район, где она выросла. Все та же детская площадка с железной паутинкой, по которой сроду никто никогда не лазил. Некогда красная, а теперь серо-розовая. Железные столбы, на которых раньше натягивали веревки и набивали ковры. Нет, конечно, цивилизация пролезла и сюда. Новая горка взамен старой, которая раздирала детям штаны вместе с кожей. И круглосуточный продуктовый магазин в третьем доме. И домофон, конечно. Кира набрала номер квартиры.

– Да? – хрипло отозвался отец.

– Пап, это я.

Тишина.

– Кир, ты, что ли?

– Я. Открывай быстрее, Линукс мерзнет.

– А, ты с этим…

Ворчание, грохот и долгожданное пиликанье.

Тетя Зина из двадцатой, видимо, готовит свои фирменные голубцы. И хлоркой пахнет, не иначе нашли нового дворника. Плитка, конечно, давно вывалилась, как дедовы зубы. Мой, не мой, все равно противно смотреть под ноги. А ведь мама еще два года назад хвасталась, что им обещали капитальный ремонт! Кира предлагала продать эту квартиру и купить в новом доме. В чистом и светлом. Пусть придется вложиться в ремонт, она готова взять кредит и помочь… Но разве объяснишь? Мама прикипела к этой кирпичной пятиэтажке всем своим существом.

– Это же кирпич! – говорила Нора Альбертовна, тыкая пальцами в добротные старые стены. – Сейчас такого не строят! И дышится здесь лучше.