Марлен Дитрих - К. У. Гортнер

– А она ничего не дает ему взамен. Он бросает школу, своих учеников. Ломает себя ради нее, деградирует, работает в ее номере как буффон. А когда она меняет его на другого мужчину, он умирает с горя. Думаю, зрители и цензоры могут не одобрить этого. Это слишком…

– Реалистично? – спросила я.

Он хмыкнул:

– Помимо прочего.

– Значит, это совершенно, – заключила я. – Реалистичность – это то, чего я хочу, что я долго искала. Кажется, будто эта Лола-Лола меня дожидалась. Там есть и музыкальные номера. Ты видел? Я буду исполнять песни в кабаре. Пока еще не знаю, какие именно, но фон Штернберг сделал некоторые пометки на полях, упоминая Фридриха Холлендера. Он один из наших лучших композиторов.

– Это верно. И ты, разумеется, можешь петь. Но на английском?

– Я научусь. Буду снова брать уроки. – В нетерпении я взглянула на Тамару, ожидая от нее поддержки. Она кивнула, и я продолжила: – Я смогу сделать это. Уверена, что смогу. А как он выставил свет для меня! У него глаз художника. Обещал широкий прокат. Он здесь от студии «Парамаунт». Что, если они начнут показывать картину в Америке? Для нас тогда все может измениться.

– Может, – сухо сказал Руди.

Казалось, он все равно сомневался, и это меня озадачило. Будто почувствовав, что нам нужно остаться наедине, Тамара собрала чашки и тарелки и ушла с подносом на кухню.

– В чем дело? – спросила я, садясь рядом с Руди.

Он попытался улыбнуться:

– Просто я удивлен. Главная роль в картине у фон Штернберга, в первом звуковом фильме производства «УФА» в паре с Эмилем Яннингсом – это невероятно.

Различив скрытый подтекст в его голосе, я положила ладонь на его руку:

– Если ты скучаешь по работе, я попрошу его нанять тебя. Ему понадобятся профессионалы, а ты знаешь, как все устроено на «УФА».

– Нет, – сказал он, и его улыбка угасла. – Я уже согласился работать в «Терра продакшнз» на трех картинах в качестве помощника сценариста. Тамара сейчас здесь, она присмотрит за Хайдеде, – добавил он, гася мой энтузиазм. – Платят не слишком много, но мне нужно начать что-то делать, кроме продажи голубей.

– Ты делаешь – ты растишь нашу дочь, чтобы я могла работать.

Эйфория по поводу внезапно забрезжившего впереди богатства сделала меня великодушной. Я никогда не могла злиться на Руди долго.

– Я имею в виду позже: когда ты уйдешь, – уточнил он.

– Уйду? Съемки еще не начались.

– Нет, но это случится. Я всегда знал, что так будет. – Он наклонился ко мне и поцеловал. – Фон Штернберг не дурак, – прошептал Руди, касаясь моих губ. – Он заметил то, что мне было видно с самого начала.

Я поцеловала его в ответ.

Ничего более приятного он никогда мне не говорил.

Я строго себя ограничила – занималась физическими упражнениями так много и ела так мало, что едва не падала в обморок, питаясь постной курятиной и приготовленной на пару морковью, без хлеба, масла и картофеля. Снова взялась за английский, намереваясь добиться совершенства. Когда я вернулась на студию для подгонки костюмов, то чувствовала себя постройневшей. Пока очень умелая, но издерганная костюмерша Рези, которую фон Штернберг, очевидно, изводил так же, как и всех, кто у него работал, демонстрировала мне наряды Лола-Лолы, я нетерпеливо ерзала и смотрела на них в ужасе.

– Бисер и блестки? Головные уборы с перьями? Она ведь портовая проститутка. Он мне сам так сказал. В такой одежде она будет выглядеть богатой наследницей.

– Герр фон Штернберг сам подбирал эти костюмы. Он высказался весьма определенно, – фыркнув, ответила Рези. – Она, может, и проститутка, но эффектная. А теперь прошу вас. Мне сегодня надо подогнать костюмы для всех актеров. Не могли бы вы раздеться и начать примерку…

– Нет! – отрезала я. – Где он?

– Нет? – Рези посмотрела на меня так, будто никогда прежде не слышала этого слова.

– Мне нужно увидеться с ним, – заявила я, выдержав ее обиженный взгляд. – Все это никуда не годится. Если бы я знала, то могла бы запросто взять свои костюмы из «Берлинера». Лола-Лола не может купить себе всю эту мишуру. Ей приходится одеваться, как… как…

Голос мой стих, наступила неловкая тишина. Я пока не задумывалась над тем, как могла бы одеваться Лола-Лола, в отличие от фон Штернберга и его художников по костюмам.

– Да? – Рези окинула меня снисходительным взглядом старого профессионала, который хочет только одного: выполнять свою работу – и не имеет времени выслушивать мнение начинающей актрисульки. – Пожалуйста, просветите меня, фрейлейн Дитрих. Я присутствовала при вашей первой встрече с герром фон Штернбергом и уверена, что вы захотите сперва рассказать о своих предпочтениях мне, прежде чем заявите о них режиссеру.

– Я не знаю, – ответила я, уязвленная ее высокомерием. – Но все это не подходит.

– Тогда вам в любом случае нужно дождаться герра фон Штернберга. Сегодня утром он на собрании в офисе «УФА», но должен вернуться сюда к обеду. Принести вам стул?

Она говорила так, будто смаковала предстоящую стычку между мной и фон Штернбергом по поводу костюмов, что заставило меня понять: нужно действительно подготовиться и определиться с предпочтениями. И не только с предпочтениями, решила я, беря пальто и сумку, но и с самими нарядами.

У меня появилась идея, где искать.

Вернувшись в город, я отправилась к Руди. Он находился на крыше – ухаживал за своими голубями, поверх костюма был надет кожаный передник, чтобы не испачкаться. Это вызвало у меня улыбку. Никто, кроме Руди, не стал бы кормить голубей в пиджаке и рубашке с запонками из оникса.

– Марлен? – удивленно посмотрел он на меня. – Уже вернулась? Как прошла подгонка? Должно быть, хорошо, раз это заняло всего… – Руди взглянул на свои наручные часы. – Меньше часа.

– Мой театральный чемодан все еще у тебя в шкафу? – спросила я.

Руди кивнул:

– Вместе со всеми вещами, которые ты забыла вернуть в разные места, где работала. Тебе нужна помощь? Покормив голубей, я собирался отвести Хайдеде в парк, но если я тебе нужен…

– Нет, справлюсь.

Обернувшись вокруг себя, я остановилась и, посмотрев через плечо, сказала:

– Ты знаешь, что они воняют? Твои голуби. Здесь пахнет, как в хлеву.

– Да, так что же. Они – пища, – махнул рукой Руди. – Иди, а то тебе не терпится.

Я нахмурилась:

– Если бы ты только видел, во что хочет одеть меня фон Штернберг! – И передернула плечами.

Руди вернулся к своим птицам, а я спустилась по лестнице и вытащила из шкафа чемодан, наполненный вещами, которые я много лет приносила из театров и со съемочных площадок, чтобы пополнить личный гардероб.