Отраженная угроза - Михаил Тырин

– Ну, еще не лекарство, но уже реальная помощь заболевшим. А вот это, – он кивнул на стоящие в термостате мензурки с мутной жидкостью, – это наша вакцина. Надеюсь, она будет готова к завтрашнему утру.

– И что, – недоверчиво проговорил Сенин, – эпидемия тут же закончится?

– Ну, почему «тут же», – поскучнел Валенски. – Вакцина – это же не лекарство, а профилактическое средство. Она вводится здоровым людям, чтоб не заболели. И, между прочим, нет гарантии, что она эффективно подействует. Разве можно быть в чем-то уверенными, когда речь идет об инопланетной микрофлоре?

– Что-то я не пойму. – Сенин потряс головой. – Будет лекарство или нет?

– Ну, я же объясняю! – Казалось, Валенски сейчас расплачется. – Мы уже на верном пути. Мы сделали мазь. И теперь проверяем, годится ли ее действующая основа для радикального лечения.

– Ах, вы на верном пути… – Сенин строго посмотрел на Валенски и поднял указательный палец. И очень тихо добавил: – Один день. У тебя еще один день, а потом я сообщаю командованию.

Валенски с покорностью опустил глаза. Затем украдкой обернулся на врачей и, взяв Сенина под руку, быстро вывел его из лаборатории.

– У меня есть еще новости, – торопливо зашептал он. – Я утром спускался на нижние уровни. Там уже много больных порослей. Грибница гибнет гораздо быстрей, чем я думал. А ближе к вечеру я займусь биоцидом. Завтра не меньше десятка людей с распылителями пройдут по поселению и уничтожат видимые ростки. Скоро всё кончится.

– Дай бог, – кивнул Сенин.

Вечером, проходя мимо дома Ангелины, он увидел в ее окнах свет. Посомневавшись немного, решил всё-таки зайти.

– Привет! – Она поднялась ему навстречу с дивана.

– Зашел поглядеть, как ты тут, – несколько смущенно произнес Сенин.

– А-а… А я думала, тебе еще бутылка нужна.

– Ну, зачем ты так? Лучше расскажи, как дела у тебя. Болячки сильно мучают?

– Нет, совсем не мучают. Да ты садись, чего стоишь.

– А в изолятор тебя не хотят отправить? – Сенин скромно устроился на стуле.

– Всех не изолируешь. Мне сегодня док сказал, что уже больше ста человек заражены.

– Сколько?!

– Ага, такие дела. Ты сам-то не боишься со мной тут сидеть?

– Я не боюсь, у меня иммунитет. Слушай, там какую-то мазь новую сделали…

– Я знаю, мне уже принесли. Знаешь, помогает.

– Всё будет в порядке. Мужики работают день и ночь. А биолог у нас вообще головастый. Сказал, что уже завтра будет вакцина.

– Надеюсь. А знаешь, старший док ведь тоже заражен.

Они помолчали. Потом Ангелина хитро улыбнулась.

– Ган, может, ты всё-таки за бутылкой зашел?

– Ты настаиваешь? – улыбнулся в ответ Сенин.

– Почему бы нам не посидеть, как тогда? Знаешь, я всё время вспоминаю тот вечер.

Сенин не стал распускать слюни и врать, что он тоже всё это время не находил себе места. Он просто коротко кивнул.

– Только ты меня не трогай сегодня. Сам понимаешь… – Она с сожалением улыбнулась. – Просто поговорим.

И снова Сенин кивнул. «Сопьюсь я тут», – горестно подумал он.

* * *

Был уже поздний вечер, когда он вышел из дома Ангелины. Зябко поежился на крыльце, запахнул плотнее бушлат и бодро зашагал по хрустящему снегу.

Через минуту ему стало не по себе. Показалось, что кто-то осторожно крадется сзади. «Это уже паранойя», – со злостью подумал Сенин.

Он всё же остановился, прислушался. Естественно, ничего подозрительного не услышал. Доносились лишь приглушенные голоса, хлопанье дверей, шум припозднившейся машины.

В ту же секунду его посетило чувство, именуемое в просторечье «дежа-вю». Всё как будто повторялось. Уже был такой же холодный вечер, свет в чужих окнах, и он возвращался в темноте от Ангелины. И тогда же произошла странная встреча с испуганным голым человеком…

Сенин поежился. Уж очень ему не хотелось сейчас никаких странных встреч.

Он возобновил движение. И почти сразу же настолько явственно ощутил слежку, что сердце бешено застучало. Кому, спрашивается, нужно следить ночью за идущим домой путником?

Только один ответ мог быть на такой вопрос…

Сенин, покрываясь испариной, сунул руку под бушлат и нащупал пригретую рукоять пистолета. Расстегнул посвободнее «молнию», чтоб легче было доставать. Теперь он шел, стараясь наступать как можно мягче. Он не хотел, чтобы хруст снега заглушал то, что происходит вокруг.

«Точно, паранойя», – подбадривал он себя, но легче не становилось. Впору было прятаться в любом людном доме, связываться со своими и просить встретить. Вот смеху-то будет…

«Что он со мной сделает? – лихорадочно думал Селин. – Как он может меня взять, откуда подойдет, чем ударит?»

Ему не думалось. Мозг не работал, всё заполняло древнее, как жизнь, чувство опасности. Никаких мыслей, никакой логики – только слух, зрение, мышцы.

Он представил, как придет домой и начнет потешаться над своими маниакальными страхами. Однако выходило не смешно.

И снова сзади пришел неуловимый толчок тревоги: то ли едва слышимый звук, то ли быстрое движение. Сенин обернулся, одновременно выхватывая пистолет, и начал отступать спиной к ближайшему дому.

Он едва не упал на крыльце, потом нащупал ручку и толкнул дверь. В темном тамбуре что-то грохнуло.

– Кто там? – раздалось из-за дверей.

Сенин поспешно спрятал пистолет. Дверь приоткрылась, в тамбуре стало светло. Какой-то человек в домашнем комбинезоне выглянул из теплой прихожей и удивленно уставился на Сенина.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Нет-нет, – быстро успокоил его Сенин, справившись с дрожью в голосе. Он представил себе, как сейчас выглядит – нервный, перепуганный, в расстегнутом бушлате. – Я просто… Мне… мне нужен фонарь. Не одолжите на минуту? Я там кое-что обронил в снегу, не могу найти.

– Фонарь? Конечно, одну минуту… – Человек вынес ему большой мощный фонарь.

– Спасибо. Если вы не против, я завтра утром занесу.

– А, забирайте себе. Здесь этого добра хватает.

Сенин вдруг заметил, что у хозяина дома опухшие, неестественно красные глаза. Казалось, он только что горько плакал.

– Простите, – осторожно сказал он. – А у вас-то всё в порядке?

– Да как сказать… – вздохнул человек. – Дочка заболела. Этот лишай, знаете?

– Знаю. У врачей есть какая-то новая мазь…

– Да, нам дали мазь. Немного помогло. Только она всё равно себя плохо чувствует. Целый день лежит – не ест, не говорит.