Милосердные - Киран Миллвуд Харгрейв

– Мне кажется, что они… – Урса умолкает и пытается подобрать правильные слова.

– Не пытайтесь быть слишком тактичной, госпожа Корнет. Я достаточно повидал женщин Финнмарка и знаю, что они жесткой породы, но женщины Вардё… это особый случай. Даже по здешним меркам. После шторма… Вы, я уверен, рассказали супруге о шторме. – Последняя реплика адресована Авессалому, и Урса вновь чувствует себя неловко. Муж никогда ничего ей не рассказывает.

Все, что Урса знает о шторме, она почерпнула из разговоров с капитаном Лейфссоном и Марен, когда та говорила об отце и брате.

– В Киберге были погибшие, были вдовы. Они потом заново вышли замуж. Здесь, на Вардё, ударило посерьезнее. Но здешние женщины… – Каннингем жует и качает головой. – Примерно через полгода после того шторма я получил письмо от их пастора. Пастор Куртсон… Кстати, что вы о нем скажете?

Авессалом пожимает широкими плечами.

– Он человек добросердечный, но слабый.

Каннингем кивает, отрезает еще кусок хлеба.

– Он писал мне, что здешние женщины собирались сами рыбачить в море. Можете себе представить?

– На самом деле, могу, – говорит Кристин. – Здешние женщины это особая порода. Они пашут землю, ухаживают за скотом.

– Как любая крестьянка в любой деревне, – говорит Каннингем. – Но чтобы женщины ходили в море?! Это просто немыслимо.

Спор между супругами идет как по накатанной колее, словно уже не впервые.

– А что еще им было делать? – говорит Кристин. – Умирать с голоду?

– Я обеспечил их пропитанием.

– Каким образом?

– Я послал денег в Киберг, чтобы им привезли рыбы и зерна.

– Тебя здесь не было, – говорит Кристин. – Ты уверен, что помощь до них дошла?

– Мне не надо все время сидеть в Вардёхюсе, чтобы исполнять свой губернаторский долг. – Каннингем повышает голос. – Никто не посмел бы ослушаться моих приказов. Женщине не место в рыбацкой лодке. К тому же… – Он откусывает еще кусок хлеба и продолжает с набитым ртом, пристально глядя на Урсу: – Это был не обычный шторм.

Ее сердце колотится, как сумасшедшее. Краем глаза она замечает, что Авессалом весь подался вперед, положив локти на стол.

– Вы уверены? – говорит он, и его дыхание как будто сбивается.

Каннингем отвечает Авессалому, но смотрит при этом на Урсу:

– Да, я уверен. Почти всю жизнь я провел в море. Я знаю, что может твориться с погодой, а что с ней твориться не может. Сорок рыбаков разом? И все погибли мгновенно? – Он качает головой. – Так не бывает. А когда ваш супруг рассказал мне о рунах… – Он быстро глотает и осеняет себя крестным знамением. Авессалом тоже крестится, следуя его примеру, и взгляд Каннингема наконец отрывается от Урсы и обращается к ее мужу. Урса украдкой переводит дух. – Теперь вам понятно, почему я назначил в Вардё именно вас? Мы уже развернули работу в Алте и Киркенесе, но здесь…

Урса ждет, что он скажет дальше, но фраза так и остается незавершенной. Открывается дверь, входит Фанне. Она несет большой лакированный поднос. На подносе – пять мисок с дымящимся мясным рагу.

– Комиссар Моу приехал, господин губернатор. Он умывается перед ужином.

Она ставит миски на стол перед каждым из едоков, и одну – перед свободным местом рядом с Авессаломом. Никто не приступает к горячему, все дожидаются комиссара Моу. У Урсы урчит в животе. Наконец припозднившийся гость входит в столовую.

– Прошу прощения, губернатор Кёнинг, – говорит он по-норвежски. – Переправа была не из легких. Ждали, когда улягутся волны, а они поднялись еще пуще. Даниэль не решился сесть на корабль и уехал Хамнингберг… Вы же знаете этих бергенских неженок. – Он подмигивает Авессалому, который глядит на него совершенно пустыми глазами.

Урса украдкой разглядывает вновь пришедшего. У него усы, как у папы. Они заметно всклокочены, что подтверждает его слова о трудной морской переправе. Он, должно быть, почти одних лет с губернатором и ростом не выше самой Урсы.

– Приятно видеть вас снова, комиссар Корнет, – говорит комиссар Моу по-английски и кланяется Авессалому, который сдержанно кланяется в ответ. – А это, как я понимаю, ваша очаровательная жена.

Урсе трудно представить, чтобы Авессалом называл ее очаровательной, когда рассказывал о ней знакомым. Если вообще что-то рассказывал.

– Комиссар.

– Пожалуйста, называйте меня просто Моу. Ну-с, – говорит он, окинув взглядом накрытый стол. – Что тут у нас?

Мужчины беседуют в полный голос, их всего трое, а кажется, что целый десяток. Кристин почти ничего не ест, лишь понемногу цедит медовуху и прислушивается к разговору мужчин. Потом наклоняется к Урсе и шепчет:

– Ваш муж не говорит по-норвежски.

– Чуть-чуть говорит. Пастор учит его норвежскому.

– Почему пастор, а не вы сами?

– Ему вряд ли понравится, если я стану чему-то его учить.

Кристин кивает, и Урса знает, что она все понимает. Может быть, даже больше, чем она ей открыла.

– Скажите мне, только честно. Как там в деревне? Муж рассказал мне достаточно, чтобы отбить все желание туда идти.

– Там не так уж и плохо.

– Вы не боитесь?

– Чего мне бояться?

– Корнет писал нам о рунах, о каких-то шаманских фигурках. То есть он писал мужу, но Джон часто читает мне письма вслух. Ему нужна публика.

Урса кладет в рот кусочек куропатки.

– Я не боюсь. А вы не боитесь жить так близко от тюрьмы?

– Ах да. – Кристин отпивает еще медовухи, но ее голос остается спокойным и трезвым. Может быть, здесь это ключ к выживанию: упиваться хмельными напитками и не думать вообще ни о чем. – Лапландцы. Муж уделяет им самое пристальное внимание.

– Дело всей моей жизни, – говорит губернатор. Урса вздрагивает. Она не думала, что их разговор с Кристин слушает кто-то еще. – Причина, по которой я здесь. Мой предшественник не преуспел…

– Кофоид? – уточняет Моу. – Знал его еще мальчишкой. История скверная, да.

– Что с ним случилось? – спрашивает Урса.

– Пострадал от лапландцев, – говорит губернатор, враз помрачнев. – Они его прокляли. Говорят, он усох, как растение, с корнем вырванное из земли. Буквально за одну ночь.

Комиссар Моу истово крестится.

– Я лично присутствовал при сожжении Олсона. Он был их главарем. Когда он горел, дым был черным, как адское пламя.

Урса кладет вилку на стол, но все остальные продолжают жевать как ни в чем не бывало.

– Были другие улики? До Кофоида? – спрашивает Авессалом.

– О да, – произносит Моу мрачным голосом. – В деревнях гибла скотина. Сначала грешили на волков, а потом Олсон сознался. Девицы беременели без мужей. И все мы, кто присутствовал при его казни, слегли с лихорадкой на несколько дней. У меня было чувство, будто все легкие забиты дымом.