Милосердные - Киран Миллвуд Харгрейв

– Да, губернатор. Вы правы. – Авессалом не смотрит на Урсу, и она этому рада. Сейчас она не сумела бы скрыть своих чувств, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

– Вот тогда я и понял, что надо звать вас сюда, – продолжает Каннингем. – Разжечь костер может каждый. Это просто, как вскипятить воду для чая.

– Чайник и то пыхтит громче, – замечает Моу.

– Я бы вас попросила… – говорит Кристин.

– Извини, милая. – Каннингем усмехается в бороду. – Моу, не забывайте: здесь дамы.

Урса сидит в потрясенном оцепенении. Она вдруг понимает, что ненавидит своего мужа. Ненавидит их всех. На первом собрании в здешней церкви он что-то упоминал о суде над какой-то женщиной, но Урсе и в голову не приходило, что все было так страшно: что эту женщину предали смерти, что ее муж убил несчастную собственными руками. Заклеймили каленым железом. Задушили. Сожгли. Слова крутятся у нее в голове, как навязчивый детский стишок. Она передергивает плечами, что не укрывается от внимания госпожи Каннингем.

– Да, подробности не из приятных, но нельзя жалеть ведьму, Урсула. Они пользуются нашей жалостью, нашей мягкосердечностью и добротой. Даже в Тромсё, в Бергене, мы, честные женщины, должны это знать.

– Ну, уж вам-то не стоит бояться, – говорит Каннингем. – С таким мужем вам никакие ведьмы не страшны.

Урса украдкой наблюдает за Авессаломом. Ее поразило, с какой гордостью – и чуть ли не с наслаждением – он рассказывал эту историю. От него так и разит самодовольством. Так же явственно, как от губернатора Каннингема разит спиртными парами.

Разговор переходит на торговые связи, на китобойный промысел у Шпицбергена, и наконец – эта часть кажется Урсе бесконечной, – на те славные, старые добрые деньки, когда губернатор Каннингем ходил на «Каттене». На десерт подают рёммергрёт, причем в таком неимоверном количестве, что приходится переставлять канделябры, чтобы освободить место для огромного блюда.

Урса берет себе совсем немного, просто чтобы не показаться невежливой. После простой грубой еды, к которой она привыкла в Вардё, жирная сладость ощущается во рту как-то неправильно и чужеродно. Она так долго мечтала о еде, как в Бергене, о густых сливках с сахаром и корицей, но теперь ей неприятно глотать, и в животе поселяется неуютная тяжесть.

Она замечает, что Авессалом тоже почти не прикасается к своей порции. Его руки лежат на столе, тоненькие волоски на фалангах его пальцев поблескивают в свете свечей, точно нити черной паутины. Сами руки большие, как окорока. Урсе трудно дышать, горло будто сдавило петлей.

Вскоре после десерта комиссар Моу уходит спать.

– Я весьма вдохновлен, – говорит он, с жаром пожимая руку Авессалома. – Мне не терпится взяться за дело.

Кристин сидит очень тихо. Видимо, в отличие от мужа, она не распаляется от спиртного, а, напротив, впадает в задумчивость. Сама Урса тоже пьяна, она выпила больше, чем того требует вежливость. От аквавита саднит во рту. Авессалом с Каннингемом встают, собираясь переговорить с глазу на глаз у губернатора в кабинете. Урса проводит рукой по губам. Они очень мягкие и какие-то словно чужие.

– Урсула?

Кристин стоит у нее за спиной, пристально наблюдает за ней.

– Вы, я надеюсь, не против?

– Не против?

– Я что-то устала, хочу лечь пораньше. Проводить вас в вашу комнату?

– Да, конечно. – Урса торопится встать, подол ее юбки застревает под ножкой кресла. Губернатор Каннингем неспешно подходит, чтобы ей помочь. – Благодарю вас. Спасибо за дивный ужин. Было очень вкусно.

– Мы нашли Фанне в Алте, – говорит губернатор Каннингем. Он стоит слишком близко к Урсе, она чувствует запах его дыхания, запах спирта и жирных сливок. – Она замечательная повариха.

– Я бы так не сказала, – хмурится Кристин. – Но я рада, что вы остались довольны.

– Кто-нибудь вам помогает по дому? – спрашивает Каннингем, глядя на Авессалома. – Женщины в Вардё хоть что-нибудь понимают в домашнем хозяйстве?

В его тоне явно сквозит ухмылка, от которой у Урсы сводит зубы.

– У жены есть помощница по хозяйству, – отвечает Авессалом. – Хотя ее выбрал не я. Она родственница лапландки.

– Они не кровные родственницы, – говорит Урса, преодолевая страх. – И она ходит в церковь, муж. Она хорошая женщина.

Кажется, Авессалом хочет что-то сказать, но Каннингем машет рукой.

– Такими вопросами пусть занимаются женщины, – говорит он. – У нас и без того хватает забот, особенно в свете последних событий.

– Мы идем? – Кристин только что не притоптывает от нетерпения. Ей явно хочется лечь в постель, и Урса на нее не в обиде. Ей тоже хочется провалиться в сон, как в беспамятство, и чтобы скорее настало утро, когда можно будет вернуться домой, к Марен. В голове все плывет, но Урса твердит себе, что она все запомнит и непременно предупредит Марен о том, что услышала за ужином. О Дийне и о фигурках. Она сжимает кулак, вонзая ногти в ладонь, чтобы ничего не забыть.

Они выходят в коридор и желают спокойной ночи мужьям, которые уже погрузились в беседу и прерываются лишь на пару мгновений: губернатор Каннингем звучно целует жену, приложившись губами к ее высокой скуле, Авессалом целует Урсу в щеку, снова до странности нежно.

– Вы, должно быть, гордитесь своим супругом, – говорит Кристин, когда они остаются вдвоем. Урсе хочется рассмеяться, хочется уточнить, чем конкретно ей надо гордиться: его явным стремлением угодить губернатору или его участием в казни слабой женщины?

– Ваш муж действительно не принимает участия в подборе прислуги?

– Она не прислуга, скорее компаньонка.

– Лучше, чтобы они не встречались, – говорит Кристин, открывая дверь в комнату Урсы. Когда Урса шагает через порог, Кристин прикасается к ее шее в том месте, где прядка волос выбилась из узла. Такое нежное, легкое прикосновение. – Хотя вы такая красавица. Вам не о чем беспокоиться.

В горле Урсы встает жаркий ком, кровь приливает к щекам.

– Беспокоиться?

– Выпивка, карты. – Кристин медленно моргает, глядя на Урсу. – Смазливые служанки. Даже у великих людей есть свои слабости. И нам приходится с ними мириться.

Урсе вдруг хочется ей рассказать о своей жизни с мужем, рассказать все как есть – о всех своих страхах и недовольстве, – но Кристин уже идет прочь. Ее походка тверда, шаг не сбивается, просто она ступает очень осторожно.

– Доброй ночи, Урсула. Я буду молиться за вас.

Урса закрывает дверь. Шторы на окнах задернуты, но сквозь щели сочится свет. Постель застелена свежим бельем, покрывало откинуто. Правда ли, что губернатор спит с Фанне? Может быть, в этой самой постели, когда в замке не ждут гостей.

Урса распускает тяжелый узел на голове и, сжав шпильки в кулаке, подходит к окну, отодвигает занавеску. Постройки на противоположной стороне двора по-прежнему освещены. Все, кроме темницы. Урса замирает, прислушивается: ей кажется, она слышит стоны, хотя, наверное, это просто шум ветра и плеск моря. Темные окна тюрьмы как будто глядят на нее, и она поспешно отходит от окна. Надо скорее раздеться, скорее лечь и уснуть, пока не пришел Авессалом.