Кирпич из Лондона - Вячеслав Миронов

А теперь, забрав его, Кушаков успокоился, значит, нет за ним активного наблюдения. Иначе бы его сейчас приняли. Но нужно все равно подстраховаться, провериться. Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет.

И снова поездки на метро, а затем на наземном транспорте. На юге Москвы располагался Битцевский лес. В первую очередь он был знаменит битцевским маньяком, убивавшим в лесу женщин. Чтобы прочесать одномоментно этот лес, понадобится не меньше дивизии. А уж затеряться при желании тут проще простого. Точно так же, как и провериться, висит за тобой «хвост» или нет.

Он посмотрел на небо. Смеркаться начнет через два часа, вот это время и проведет на свежем воздухе.

Кушаков менял направление движения, спускался к речке Битце, бродил вдоль оврагов, не заметил ничего подозрительного. Если чувство опасности поднималось от солнечного сплетения к горлу, он уходил в чащу, замирал, вслушивался, всматривался. Ему было обидно, что тайник не был заложен здесь, в лесу. Тут черта лысого можно спрятать. Но нужно идти. Солнце уже уходило за горизонт. Пора.

Присел, достал бургер, бутылку воды, съел, запил. Поднялся, огляделся. Тихо. В путь! Бог не выдаст, черт не съест!

Роман вышел из леса с южной стороны, постоял, наблюдая, нет ли подозрительных, на перекладных, меняя транспорт, прибыл в Южное Бутово. Район пользовался дурной славой. Добрые люди старались не бродить по улицам с наступлением темноты.

На самой окраине был заброшенный пустырь. Тут когда-то были недостроенные постройки. Давно уже нет строителей с техникой, один лишь мусор, бурьян. К вечеру сюда стягивались бездомные. В недостроенных руинах можно найти ночлег, не продуваемый ветрами, и сверху не сильно течет. Можно жечь костры, полиция сюда редко заглядывает. Да и вопросы никто никому не задает лишние.

Роман крутился по району, по спирали приближаясь к этому пустырю. Он по кругу дважды медленно обошел пустырь, всматриваясь в людей, обстановку. Тихо. Все занимались своими привычными делами. Кто-то дремал у костра, кто-то варил что-то в прокопченной банке. Все грязные, оборванные, опущенные плечи. Самое дно общества. Падать дальше только в могилу. В тюрьме хоть тепло и горячая пища.

Неспешно, глядя под ноги, бросая быстрые взгляды, готовый броситься наутек, Кушаков брел к тайнику. Вот он, камень, лежит у полузабитой сваи. Такой грязный с виду, словно здесь с самого начала стройки.

«Ночью все собаки волками кажутся», — подумал Кушаков, подбадривая себя.

Близко никого нет. Только один бомж кемарит в трех метрах от него. Голова клонится вперед. Он вяло поднимает ее, оглядывается и снова начинает клевать носом.

Тихо. Роман никому не нужен. Делая вид, что завязывает шнурок, он присел, взял контейнер, сдвинул крышку, достал оттуда пакет и уже собирался положить карту памяти, как вдруг… Неестественно, странно откуда-то выросли фигуры за спиной, а дремавший бомж резко перекатился через спину и встал прямо перед Кушаковым, уперев ему в голову короткоствольный автомат.

— Ни с места! Работает спецназ ФСБ! Руки! Руки перед собой! Медленно!!! Ну! — проорали сзади.

Тут же невесть откуда взявшийся оператор, тоже маскировавшийся под бича, начал снимать задержание. Одновременно зажглось множество фонарей, заливая все вокруг ярким светом.

— Есть контейнер!

— Какой?

— Штатный штатовский. Камень.

— Классика жанра. Могли бы что-нибудь другое придумать.

— Нормально для наших предателей-лошар, в самый раз.

Далеко за полночь раздался звонок по оперативной связи:

— Не спишь, полковник?

— Не сплю. И чего там?

— Иди спать! Взяли мы его. Как положено. На тайнике. Все целое. И карту памяти тоже взяли. Все в ажуре.

— Где его приняли?

— Как ты и предполагал, на пустыре, где бичевник.

— Когда ты мне его вернешь?

— Думаю, через недельку. Мы его сами немножко потрошить будем.

Через неделю Кушаков в сопровождении спецназовцев, закованный в наручники, обычным рейсом был доставлен в родной город.

Когда вели по коридорам регионального управления, встретился прапорщик-контролер, который не удержался и поздоровался:

— Здорово, Буратино!

На столе у Щукина были выложены улики, добытые в ходе обысков. Упакованные пачки денег, их нашли на чердаке, отпечатки пальцев Кушакова были на всех купюрах. Книги, которые агент использовал для подготовки шифровок. Фотографии на атомных объектах. Фотографии Кушакова на крыше здания, когда он вел контрнаблюдение. Посередине светился монитором компьютер, на котором, как он считал, уничтожил всю информацию.

Войдя в кабинет, он окинул взглядом выставленные улики, зацепился за свой компьютер:

— Вам удалось что-то восстановить?

— Конечно, Роман Анатольевич! Проходите. Не стесняйтесь.

— Я же его отформатировал. Невозможно восстановить информацию! — Кушаков почти кричал.

— Мы, конечно, не все, но многое можем. Например, это. Вот распечатка из него, как вы рассматривали и обрабатывали снимки секретных шифротелеграмм, сделанные с вашего фотоаппарата. Или вот. Из портфеля заместителя генерального директора ГХК Григорьева. Нам есть о чем поговорить.

Кушаков уткнулся в скованные браслетами руки:

— Где я прокололся?

— Когда Родину продал. Сразу же. — Голос полковника Щукина был сух, как затвор, загоняющий патрон в патронник. — Будете говорить?

— Что мне будет?

— Естественно, суд. Не мне вам рассказывать о помощи следствию.

Помолчав, Кушаков выдавил из себя:

— Буду.

— Хорошо. Сейчас мы пригласим адвоката, следователя, и под камеру вы начнете свой рассказ.

Кушаков Роман Анатольевич был приговорен к четырнадцати годам колонии строгого режима, лишен специального звания «майор полиции» и всех ведомственных наград.