Молодость без страховки - Анна Богданова

– Правильно, мамань! – поддержал её Геня. – Никакой он не муж, а Мефистофель!

– Володя! А ты знаешь, какая у моей Галочки тайна? – с интересом спросил Иван Матвеевич. Он относился к тому типу людей, какие не могут жить спокойно и счастливо, если их ничего не мучает. Теперь, когда о его трагедии с ранением все знали, душа требовала нового события, которое могло бы постоянно терзать его, причиняя тяжёлые страдания.

– Знаю! – с достоинством отвечал Гаврилов. Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – тук, тук, тук, тук, тук.

– Так скажи, скажи мне! – молил Иван Матвеевич.

– А ты сам не догадываесся?! – подозрительно спросил Гаврилов и посмотрел на него своим «фирменным» взглядом, который будто бы говорил: «Хе, да я о тебе всё, шельмец, знаю! Все твои грешки, желания да пороки вижу насквозь!»

– Рассказывай! – настаивал Иван.

– А чо тут рассказывать-то?! Жена твоя шлюха и профурсетка! —Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п – тук, тук, тук, тук, тук. – Со всем, что двигалось, спала! – выпалил Гаврилов и захохотал, обнажив ряд ровных, шикарных, белых от природы зубов, которые не сумело испортить даже неумеренное курение.

– Зинаид! Что он такое говорит? – растерялся Иван Матвеевич от раскрывшейся правды, которой он так жаждал.

– А ну его! – махнула Зинаида Матвеевна на Ивана как на обречённого человека, от которого нечего ждать в этой жизни ничего путёвого. – Не обращай на него внимания! – посоветовала она брату, метнув на мужа уничтожающий взгляд.

– Какое безобразие! – ужаснулась Ирина Карловна.

– Ах ты, дрянь! Да я тебе сейчас за тётку!.. Все батареи пересчитаю! – прорычал Геня.

Гаврилов только того и ждал. Схватив солонку со стола, он в мгновение ока, когда ещё никто ничего и сообразить-то не успел, открутил металлическую крышку и, сыпанув Гене в глаза, выскочил в коридор. Сорвав своё пальто с вешалки, он галопом полетел по лестнице вниз, крича:

– Галюнчик! Иди домой одна! Я там тебя буду ждать!

– По дороге шоколадки купи, а то я тебя, Гаврилов, больше стричь не буду! – заявила «умалишённая», продолжая как ни в чём не бывало наворачивать холодец.

Мужчины сорвались со своих мест и пустились вслед за Гавриловым. Кошелев, потирая глаза, тоже выбежал на лестницу. Он хоть и не видел ничего, но надеялся поймать ненавистного отчима и «пересчитать ему батареи», крича на весь подъезд:

– Замочу гада! Замочу!

– Генечка! Вернись! Люди добрые! Сделайте что-нибудь! Ведь он и правда убьёт! – голосила Зинаида Матвеевна.

Катерина Матвеевна, уже в сильном подпитии, сочла своим долгом присоединиться к заступникам Галины Тимофеевны, хотя вряд ли соображала, для чего она бежит вниз по лестнице, загребая ногами.

Всё то время, пока они искали Гаврилова, тот находился совсем близко. Он стоял в глубокой (размером с Аврорину кухню) глухой нише у мусоропровода и беззвучно покатывался со смеху.

Иван Матвеевич сидел за столом и мучил супругу:

– Изменяла? Говори! – кричал он.

– Что ты, Ванечка?! Да кого ты слушаешь?! Он ведь ненормальный!

– А я ему верю! Я знаю, чувствую, что изменяла! – расходился Ванечка.

– Как ты можешь обвинять меня в таких гадостях?! – хлюпала та носом.

– Знай, Галина, я всё равно докопаюсь до истины! Я всё узнаю!

С того дня Иван Матвеевич буквально заболел. Он ревновал жену к канувшим в лету поклонникам и ухажёрам, к изменам двадцатилетней давности.

А гости, не обнаружив Гаврилова, не нашли ничего лучшего, как устроить драку между собой. Они били друг друга не жалея сил, со всей злостью, изливая таким образом всю свою ярость на бывшего супруга Зинаиды Матвеевны. Катерина исполняла роль судьи на ринге и тоже получила своё – как обычно, проснувшись на следующее утро и не помня абсолютно ничего из вчерашнего вечера, она удивилась, откуда у неё под глазом взялся фингал.

Одним словом, вечеринка удалась. Гости расходились по домам тихие и умиротворённые, Катерина Матвеевна ничком заснула на Аврориной кровати. Один Геня был расстроен и недоволен:

– Смотри, мамань! Я твоего Мефистофеля когда-нибудь так уделаю, что костей не соберёт! Псих поганый!

– Генечка! Мальчик мой! Так нельзя! Ты меня расстраиваешь! Что ты?! – испугалась Гаврилова.

– Имей в виду, я тебя предупредил! – угрожающим тоном проговорил он и со злостью хлопнул за собой дверью.

До трёх часов ночи Аврора убирала со стола и мыла посуду, а Зинаида Матвеевна, стояла рядом с ней и пилила:

– Ты сегодня безобразно себя вела! Безобразно! Напилась! Пуговицу верхнюю у кофты расстегнула! Весь вечер с Константином о чём-то шушукалась! Милочка была очень недовольна! И я тоже! О чём вы с ним шептались? Отвечай матери!

– Оставь меня в покое! Мне на работу собираться через четыре часа!

– Знаем мы эту твою работу! – фыркнула Гаврилова и пошла спать.

Аврора, вздремнув на раскладушке, как птичка на лету (где-нибудь на ветке), сонная и разбитая потащилась в посольство.

Весь день она так и норовила прикорнуть, уткнувшись лбом в согнутый локоть на столе, с нетерпением ожидая шести часов, чтобы поскорее приехать домой и как следует отоспаться.

Но не тут-то было!

Ровно в пять вечера её вызвал к себе в кабинет Эмин Хосе:

– Авророчка! Я попросил одного человека выслать вам посылку с фруктами... Ну там ещё что-то... Какие-то продукты, книги... Вы не поленитесь, съездите после работы за ней на Центральный телеграф. Только паспорт не забудьте.

– Обязательно сегодня?

– Конечно. Иначе фрукты могут испортиться. А что? У вас сегодня свидание? Я так и знал! И с кем?

– Да какое свидание! У нас вчера были родственники, я не спала всю ночь, убирала...

– Ага, ага, понятно. Не спали всю ночь! Ага. Ну я всё понял, Авророчка. Можете не утруждаться и не придумывать разные истории про родственников. Я понял.

– Да что вы поняли?! – взорвалась она.

– Всё! Что ж тут непонятного? Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше! Признайтесь, с кем вы были этой ночью?! С кем? Отвечайте мне?! – требовал посол.

– Господи! Если б вы знали, как же я от вас от всех устала! – с несказанной горечью в голосе воскликнула Аврора и вылетела из кабинета.

После работы, отстояв очередь за посылкой от некоего Мамам Хами, наша героиня спустилась в метро и, сделав пересадку на ныне уже несуществующую станцию «Горьковская», села в полупустой вагон (поскольку час пик миновал – было полдесятого вечера) и задумалась о своей никчемной жизни. Ей действительно всё надоело. С получением новой квартиры она не обрела долгожданной свободы. Всё вышло совсем наоборот: на работе на неё давил Ибн Заде, дома – мать. «Двадцать шесть лет, и никакой личной жизни! Ни мужа, ни семьи! Полная незащищённость! Все кому не лень лезут в мою жизнь и распоряжаются ею как хотят!» – думала Аврора, как вдруг почувствовала на себе настойчивый взгляд, будто смотрящий пытался её загипнотизировать.