Сиротки - Мария Вой

Король и Гримвальд отошли в стороны, пропуская свет из коридора – и в этой полосе света появились две фигуры: одна высокая, плотная, шипастая, другая – крошечная, округлая, беспокойно двигающаяся. Взрослый держал ребенка за руку, и они пока что не спешили спускаться в костницу. Взрослый – по голосу Рейнар узнал Борбаса – приглушенно говорил что-то, ребенок слушал, а затем рассерженно топнул ножкой. Детский голос зазвенел в костяном убранстве молельни:

– Не хочу ждать! Где дедушка? Где Лейнал? Отведи меня к Лейналу!

– Эфола…

Рейнар всем телом дернулся вперед, забыв про подвешенную руку, – и со стоном завалился обратно, когда веревка натянулась. Темнота и потусторонний запах пугали девочку: она услышала свое имя и обернулась, но не решалась подойти ближе к двери, заглянуть в эту тьму…

– Я забыл, что собственной смерти ты не боишься, – подал голос король. – Возможно, даже жаждешь ее. Может, тебя даже не прельщает идея убить меня. Ты сам почти живой мертвец, Рейнар.

– Я хочу уйти отсюда! – закричала Эфола и пнула воина в голень.

– Терпение, принцесса, – невозмутимо ответил Борбас.

Нет, он этого не сделает! Редрих этого не сделает, это не Редрих, если сделает… Но глядя, как Борбас протягивает к головке Эфолы огромную руку, одетую в шипастую перчатку, Рейнар потерял остатки уверенности. А тот положил ладонь на хрупкое плечико принцессы, и она застыла: бравада окончательно уступила место испугу. Рейнар не видел, но чувствовал, как личико Эфолы перекосила тревога. Он вспомнил белую, испещренную черными сосудами кожу и мертвые глаза Борбаса и прочих Последующих, как их назвал Гримвальд…

Эти чудовища сделают все, что им прикажут.

Но неужели сам Редрих превратился в чудовище?

Король терпеливо наблюдал за пленником. В нем ничего не изменилось, лишь ушла сонная растерянность, что так удивила Рейнара утром. Теперь в лице монарха не было ни малейших признаков безумия: лицо-маска, фигура-статуя, равнодушно пытающая своего «верного пса» и готовая отдать на растерзание даже маленькую девочку…

Веки Рейнара жгло. Не в силах больше сдерживаться, он закричал:

– Эфола!

Слезы брызнули из глаз – унизительное, давно забытое чувство. Рука на веревке снова растянулась, швы на шее разнылись. Борбас подхватил девочку на руки, и оба скрылись в коридоре. Вой Рейнара сорвался, перешел в рваный хрип, а сам он, обессиленный и пустой, обмяк на полу.

Когда стихло эхо вопля, костница снова содрогнулась, на сей раз от смеха короля. Редрих сел перед герцогом на колени, уже не боясь его взгляда. Но хоть его рот и скалился, в широко распахнутых глазах не было и намека на веселье.

– Надо полагать, Дара у тебя и вправду нет, – вздохнул он, отсмеявшись. – Что ж, прости, Рейн, я обошелся с тобой жестоко – но разве ты поступил бы иначе на моем месте? Тень предателя повсюду следует за тобой, как бы ты ни старался. А я не имею права на ошибку.

– Где… Эфола?..

Рейнар почувствовал, как его обескровленная левая рука шлепнулась на пол, как кусок мяса, когда Мархедор разрезал веревку.

– Ты правда думал, что я прикажу убить свою внучку ради тебя? Ты больной ублюдок, Рейнар! Моя кровь – это вода Бракадии. Без нее страна рассыплется в пыль. Она прекрасно проживет без вельмож с их страстями и бреднями, без гильдий, которые ни в чем ни черта не смыслят…

Король резко поднялся, развернулся так, что каблуки противно скрипнули о камень, и отвесил Гримвальду звонкую пощечину. Старик рухнул на пол, потрясенно вращая глазами, но не издал ни звука.

– И без чертовых кьенгаров, которые плетут интриги за моей спиной! – надрывался король, вертясь, словно скелеты и черепа были его восторженными зрителями. Он влез в шкуру того самого Редриха, которого боялись в Бракадии и за ее пределами: чудовищного в гневе, с набухшими на шее и висках венами. – Но без моей крови Бракадия обратится в прах! Запомни это, Рейн, сын мой, – обернулся он снова к Рейнару, – запомни…

– Ваше величество!

Король в гневе обернулся – и к нему, пригибаясь к полу так низко, как только мог, подбежал слуга. Обмирая от страха, он долго нашептывал что-то королю на ухо, а затем исчез. В руках Редриха осталось письмо – точнее, просто клочок бумаги, проткнутый черным пером. Король поднес его к глазам, прочел, нахмурился, перечитал снова – и закричал, срываясь на визг:

– Да чтоб вы все сдохли, мрази! Проклятие!

Он замахнулся на Рейнара, но не донес удар до лица – остановил руку в последний миг и, развернувшись, выбежал из костницы.

Притихшие Гримвальд и Мархедор, который поднимал на ноги главу гильдии, долго не решались пойти следом, но наконец и они убрались. Рейнар, дрожавший от холода на полу, остался в компании молчаливого стража. Спустя некоторое время ему дали воды, и он едва не захлебнулся – измученное тело забыло, как выполнять простейшие движения. Затем на него накинули плащ, но из костницы так и не вывели, так что он просто лежал, забавляя собой ухмыляющихся мертвецов.

Наконец его растрясли, и он увидел перед собой Гримвальда с лиловым синяком под глазом. Старик помог ему усесться на колени, поправил плащ, словно нагота Рейнара вдруг начала его смущать, и сказал:

– Ты прощен.

О, милость его величества…

– Ты снова нужен своему королю.

Рейнар рассмеялся, не раскрывая рта.

– Морра прислала сокола с письмом. Кольцо здесь ни при чем. И ты ни при чем. Дар остался у ведьмы.

Слова Гримвальда не вызвали у Рейнара ни малейшего удивления.

– Ведьма убила всех людей Златопыта и сбежала. Морра еще с ней. Король хочет, чтобы ты привел ведьму к нему.

– Что за чушь! – прохрипел Рейнар. Внезапно перед его внутренним взором вспыхнуло лицо Фубара, и от нового приступа глубокого горя перехватило дыхание. – Нет… Это неправда…

– Прочти сам.

Глава гильдии вложил в руку Рейнара письмо и отодвинулся от греха подальше. Герцог долго боролся с собой: то ли рука отказывалась повиноваться, то ли он сам боялся того, что должен был прочесть.

Наконец он все же пробежал послание глазами, не понимая ни слова, но лишь скользя взглядом по мелкому почерку. Слабость отступила, когда Рейнар сообразил: Морра пишет иначе – уж он-то знал! А эти неуклюжие, но старательно выведенные буквы были написаны рукой Фубара.

Они не помнили, когда в последний раз так свободно, без тени страха просто бежали, увязая в рыхлом песке. Много лет назад Анежка как-то взяла их на реку недалеко от Тхоршицы. Дэйн был тогда так мал, что вряд ли путешествие осталось у него в памяти, Шарка же помнила его смутно. Тогда тоже было радостно, несмотря на то что в жаркий летний день на реку пришла куча народу. Кто-то стирал белье, кто-то купал лошадей, берег утопал в голосах, ругани, ржании и шуме. Их вспыльчивая мать с волосами, огненными в лучах солнца, с рыдающим крохой Дэйном на руках…